Актриса Татьяна Кондаева побывала в качестве волонтёра-санитарки в зоне специальной военной операции. Вернувшись, говорит, многое переосмыслила, в том числе и отношение к СВО. Tulа.aif.ru она рассказала о госпиталях Донбасса, зэках и Киркорове.
Пацифизм - не пофигизм
Олег Бондарь, tula.aif.ru: Татьяна Викторовна, а что значит это ваше «переосмыслила отношение к СВО»?
Татьяна Кондаева: Я по убеждению пацифистка. Это моя позиция как человека верующего. Но после поездок туда, а с начала года я побывала раз в Мариуполе, дважды в Горловке и вот теперь в Луганске, пацифизма у меня поубавилось.
Ещё в самом начале долго сомневалась: а, вообще, правда ли всё, что там происходит? Сам факт боевых действий вызывал во мне сильнейшие переживания, и я никак не могла поверить, что такое возможно и что соседи могут так друг в друга пулять. Не могла поверить, что украинцы бомбят украинцев и при этом погибают ни в чём неповинные люди, в том числе и дети. Но из песни слов не выкинешь. Видела всё сама. Это настолько чудовищно... В той же Горловке - там же нет никаких военных объектов, там мирные жители, и чего в неё целиться? А их долбят и долбят. Снаряды прилетают на детские площадки, на детсады. Некоторые и сейчас говорят, мол, это неправда, они же не могут в свой народ стрелять. Я тоже так считала, пока там не побывала. Голова отказывается это понимать, но так есть. Это когда что-то вокруг начинает свистеть и летать, а ты при этом находишься на улице, и только шапочку держи, называется - главное успеть забежать куда-нибудь и подумать: ой, уже не страшно. Там дети два года не ходят ни в школы, ни в сады. Там люди живут как будто бы без ощущения будущего.
Некоторые и сейчас говорят, мол, это неправда, они же не могут в свой народ стрелять. Я тоже так считала, пока там не побывала.
После всего увиденного и пережитого так и хочется дать ответочку. При этом в качестве понимания самой себя вспоминаю историю, которая произошла в начале ХХ века в Раифском монастыре Казани, где монахи поставили памятник убиенным чекистам, после того как сами же с ними и расправились. Да, они их убили, но они защищали свою святыню - монастырь, на который покушались те самые чекисты. Вот и получается, что всякое бывает, хотя такого быть и не должно.
- Ничего не скажешь - опасные командировки. А как домашние отреагировали на ваше решение ехать туда?
- И муж и сыновья отнеслись с пониманием. Сама же до этого много всего передумала. Не могла ни спать, ни есть - мучил один вопрос: что могу со своей стороны как обычный гражданин сделать, чтобы помочь нашим солдатам, ведь они же там жизни свои отдают. Так и пришла к мысли стать волонтёром-санитаркой. К слову, очень много людей со всей России даже за свои деньги туда приезжают и готовы браться за любое дело - уборщиками работают ещё кем-то, но лишь бы быть рядом с нашими ребятами и как-то им помогать. Знаю, что и многие квалифицированные врачи тоже работают там как волонтёры.
Это не реалити-шоу
- А первые впечатления после нахождения в зоне СВО?
- Как будто бы всё, что там происходит, это не на самом деле, ведь такого в нашей действительности просто быть не может. Всё время казалось, что кто-то сейчас вдруг возьмёт и скажет: «Опа! А это реалити-шоу, всё - закончили, всем спасибо». Но этого не происходит и всё продолжается.
А в госпитале Горловки не только военнослужащие, но и гражданские, которые подрываются на минах. Мужчина, к примеру, пошёл на рыбалку, где-то там на «лепесток» наступил и всё - нет ступни. Полно таких. И дети при нас раненые поступали... Чего только не было.
Основная же часть пациентов, конечно, солдаты. Их привозят с поля боя - всех окровавленных, в грязи. Тогда таких из Бахмута много было, а конкретно - «из-под трубы». Это там какой-то объект условно так называли и ребята оттуда поступали, как гудроном облитые. Вот пытаешься их сразу оттереть, а врачи: «Нет-нет-нет, срочно на операцию!» А они уже кто без рук, кто без ног... Всё это, конечно, очень страшно. Тяжело видеть молодых ребят с такими увечьями.
После реанимации слегка оттёртых раненых спускают к нам. Мы их уже как следует моем, переодеваем и потом всячески ухаживаем за ними: кормим тех, у кого рук нет, нянечки судно ставят и так далее.
Приходилось ухаживать и за ранеными штурмовиками отрядов «Шторм-Z». Они вообще непривычные к такому обхождению. Я стою на коленях, мою им ноги, переодеваю, а они мне: «Что вы делаете? Мы же зэки». Какой же ты зэк, говорю, ты для меня герой. При этом немного странно было осознавать, что у некоторых из них очень серьёзные статьи, ведь так-то они ребята, по сути, просто отличные.
- Наверное, после возвращения мирная жизнь начинается казаться несколько иной, чем до этого?
- Восприятие всего полностью меняется. Всё кажется такой ерундой... Вот у моего сына что там не получилось, он чего-то не достиг - так это же такая мелочь, ведь он же жив и у него руки-ноги есть, и глаза на месте, и полголовы не отлетело. Всё остальное ерундистика и не имеет никакого значения. Нет какой-то шмотки? Ну, ведь это такая мелочь. Там вся красивость нашей здешней жизни кажется какой-то странной и нелепой. Все эти праздники, телешоу разные, банкет Киркорова стоимостью в миллионы и его бесконечные переодевания в вычурные костюмы на выступлениях... Бойцы лежат на койках и подняться некоторые не могут, а тут по телевизору: «А кто это у нас в маске? А давайте все дружно угадаем». Ребята свою боль по этому поводу не выпячивают, но всё понимают, чувствуют и переживают. Им обидно, что некоторые люди живут так, как будто бы ничего не происходит. Конечно, нельзя одеть чёрный платок и петь только героические песни. Это будет тоже перебор. Но делать так, чтобы было чуть ли не оскорбительно для бойцов - это, считаю, паскудство.
А я, правда, живой?
- А как вообще с морально-психологическим у бойцов в госпиталях?
- По-разному бывает. В целом могу сказать, что нормально, но наслушаться довелось всякого. Сама особо ни о чём не расспрашивала, но они сами всё рассказывают или всё слышу, когда они между собой разговаривают – уши то не заткнёшь. А некоторые от трупного запаха никак избавиться не могут. Его уже фактически нет, а он их всё равно, говорят, преследует. Ребята просто умоляют: «Избавь пожалуйста, хоть как-нибудь от этого». Я им уже и жидкостью для снятия макияжа в носу протирала, и рот мыла... А ещё некоторые никак не могут «отряхнуться» от фрагментов тел, которые на них когда-то попадали при разрыве трупов после сбрасываемых на них с вражеских квадрокоптеров гранат... Вообще много всяких ужасов бойцы рассказывали, в том числе и как по несколько дней рядом с телами погибших лежать приходилось - никуда было не деться.
А ещё некоторые никак не могут «отряхнуться» от фрагментов тел, которые на них когда-то попадали при разрыве трупов после сбрасываемых на них с вражеских квадрокоптеров гранат...
А некоторые поражают бодростью духа. Одному парню лет 25-ти руку отняли, а у него вообще никаких душевных страданий по этому поводу - бегает себе по коридору и что-то там шутит с ребятами как ни в чём не бывало. Я так аккуратно говорю: Тебе же только что руку ампутировали... А он мне: «Так это ж только руку. Я думал вообще живым не останусь». Оно и понятно, ведь, многие при поступлении в госпиталь вообще мало что понимают и первое, что спрашивают: «А я, правда, живой?». В таких ситуациях, когда мою бойца, и чтобы он не отключался, начинаю с ним песни петь. Например, спрашиваю, какую песню любишь? Высоцкого? Я их все знаю. Ну-ка, слова вспоминай (это у меня приём такой хитрый). И мы с ним давай бубнить, чтобы он только в сознании был и «не уходил».
- То есть ваш профессиональный опыт актрисы и здесь пригодился?
- А у меня там и позывной был - «Артистка». Это ещё в первый мой приезд один батюшка, когда узнал, что работаю в театре, в шутку меня так назвал и благословил людей веселить и поднимать им настроение, мол, от меня должна такая энергия исходить. Так и закрепился за мной этот позывной. Даже сейчас, когда отправляю в Мариуполь гуманитарку, так и пишу: «От артистки».
