Российский писатель, переводчик и журналист Олег Хафизов представил свой новый рассказ «Колонна Брюллова» в музее «Тульские древности». История немца Вольфганга, директора картинной галереи, увлечённого древнерусским искусством, который в 1941 году служил лейтенантом сапёрного батальона Вермахта, как никогда в жилу прозвучит именно сейчас, когда «отношения между людьми и целыми народами стали меняться».
Вольфганг-русофил
Хотя проводить какие-либо аналогии с определёнными политическими реалиями автор, как кажется, ни разу не планировал, они почему-то напрашиваются. Бывает ведь, что задумаешь сделать одно, а оно возьмёт да и обернётся потом по своему усмотрению какой-то неожиданной стороной, сверкнёт «незапланированными» красками. Впрочем сколько людей, столько и мнений.
По сюжету рассказа, автор встречает немца-русофила, прибыв на «германское» кладбище по производственной необходимости – готовить материал в газету об очередном мероприятии в рамках «братания» оружейной столицы и небольшого административного центра на юго-западе неметчины – городе Филлингена-Швеннингена.
Разговорившись, интервьюируемый предстаёт совершенно незаурядной личностью. Оказывается, он объездил с экспедициями все монастыри русского Севера, написал в пору своей мирной зрелости с дюжину научных трудов по русской иконописи, а во времена военной молодости - множество акварелей с русскими храмами, видами и просторами необъятной державы, с которой его нордические соотечественники вели тогда смертельный бой.
«И вообще я – большой русофил, - почти сразу признаётся немец и продолжает. - Я возил в своей машине маленький этюдник и при возможности писал виды старинных русских церквей в тех местах, которые мы… оккупировали. Я также собирал в заброшенных храмах и домах иконы, которые казались мне наиболее древними и ценными в художественном отношении…».
Эти иконы его сослуживцы называли «дровами» - впрочем, нейтрально, нисколько не обесценивая художественно-искусствоведческий интерес Вольфганга. Интересу этому они, разумеется, не сочувствовали, но и не только мирились с ним, но даже относились с определённой толикой уважения, как к милой причуде. Когда саперному батальону поступает приказ «сжечь в городе всё, что горит, а остальное взорвать», Гюнтер-Расторопски, унтер-офицер подразделения, с горечью сообщает Вольфгангу, что его «коллекция дров в мотоцикл не поместилась», а, значит, сгинула в пламени. Но тут же успокаивает – «до Сибири ещё далеко, и он наберёт ему целую тонну самых древних и трухлявых икон».
Не единичный случай
Вольфганг получает задание взорвать знаменитую колонну на Куликовом поле, возведённую по проекту архитектора Александра Брюллова. Памятник служил отличным ориентиром для русской артиллерии, а значит, представлял собой прямую опасность. Как очевидно для каждого, кто хотя бы раз бывал на поле ратной славы, выполнить этот приказ Вольфгангу не удалось – в каждую годовщину победы войск князя Дмитрия Донского над татаро-монголами рядом с колонной и окрест её проводятся праздничные мероприятия.
Но не удалось взорвать памятник боевой славы, истории и культуры не столько из-за любви Вольфганга к искусству, сколько из-за целого ряда обстоятельств, которые принято называть мистическими. Впрочем, чтобы узнать, что именно произошло тогда на поле Куликовом и почему, по мнению Фольфганга, в мире не «два великих Брюллова», а три и до какой степени это верно, лучше всего обратиться к первоисточнику – рассказу.
Его автор признаётся, что многое из описываемого в произведении происходило в действительности. Например, церковь, в которой сапёрный батальон Вольфганга оборудовал долговременную огневую точку, имеет прямой аналог в реальности – в храме Сергия Радонежского на Куликовом поле во время Великой Отечественной войны немцы действительно на некоторое время обосновались. Правда, ненадолго.
Более того, и немец, столь увлечённой русской культурой – не вымышленный персонаж, а лишь слегка видоизменённый, если сравнивать героя рассказа с его реальным прототипом.
«Подобного немца я встречал в Туле, он был этнографом, занимался изучением фольклора северных народов России, - рассказывает Олег Хафизов. – И он также говорил мне, что он большой русофил. Я спросил его: а как насчёт войны? Он ответил, что был капитаном десантников на Ленинградском фронте. Я не стал его расспрашивать о его военных подвигах. И я несколько раз встречался с подобным отношением, причём как с нашей, так и с немецкой стороны. Некоторые художники служили военкорами фронтовых газет. Когда я был во Ржеве, я видел рисунки немецкого лейтенанта, которые входили в экспозицию, посвящённую Ржевской битве. Немец тоже рисовал русские храмы. Так что это вовсе не единичный случай – художник на войне. И уж точно – не преувеличение».
«Толстой заставит думать и скотину». Дмитрий Быков о литературном голоде 
Запредельный реализм. Художник «пишет» картины землей, травой и соломой 
«Камикадзе» от культуры. Что рассказала режиссёр Авдотья Смирнова тулякам 
«Мир Оруэлла есть во всём мире». Как прошла встреча с Захаром Прилепиным