В доме-музее «Ясная Поляна» прошёл седьмой и последний международный фестиваль «Сад гениев». В один из фестивальных дней лекцию о романе «Война и мир» в усадьбе прочёл поэт, писатель, журналист и педагог Дмитрий Быков.
Вербующая сила
Дмитрий Борисов: Дмитрий Львович, эта лекция уже где-то читалась вами?
Дмитрий Быков: Нет. Какие-то её куски – то, что касается структуры романа – были озвучены в программе «Открытый урок». Но в основном я говорю о вещах, ранее не обсуждавшихся. И меня это несколько пугает.
Я говорю о концепции народной войны в романе – а никто не знает, как это сегодня может быть истолковано. Но, в конце концов, наше дело – думать.
Запретить нам этого никто не может. Вербующая сила поэтики Толстого такова, что даже последняя скотина начинает задумываться о смысле жизни.
Дача моя – довольно убогий садовый участок – находится недалеко от Ясной Поляны. Поэтому здесь я бываю ежегодно. В восьмилетнем возрасте попал сюда впервые и помню странное противоречие между духом Толстого, тем, как я его понимал, и этой местностью. Ясная Поляна – прекрасный, добрый, бесконечно трогательный музей патриархального русского быта. Толстой же – человек, который взрывает патриархальный быт. Он вырос здесь, сложился здесь, написал здесь главное своё произведение. И оторвался отсюда бесконечно далеко.
Вербующая сила поэтики Толстого такова, что даже последняя скотина начинает задумываться о смысле жизни.
- Тульская область вам кажется провинцией?
- Нет, не кажется. Провинция имеет смысл там, где есть расширяющаяся империя, где по её краям идут активные процессы освоения новых территорий. Провинция – это рубежи расширения империи. Сейчас, когда вся страна более-менее ровным фоном размазана по общему пространству, она очень мало отличается друг от друга территориально. Разве что, есть какие-то географические или климатические различия. Духовная жизнь в глубинке может идти интенсивнее, потому что меньше отвлечений. Делать нечего, вот люди и думают.
- Влияет ли литература сегодня на жизнь так, как это было, например, в XIX веке, когда новое произведение обсуждалось всеми?
- Для этого нужно написать такое произведение, которое бы влияло. У Кафки в рассказе «Голодарь» ключевой персонаж говорит, что голодает не потому, что ему это нравится, а потому, что не нашёл еды, которая была бы ему по вкусу. Я хотел бы найти сейчас тот текст, от которого не смог бы оторваться. Но он должен касаться насущных проблем современности. «Анну Каренину» все обсуждали, потому что это произведение касалось каждого. Сегодня я такого текста не вижу. И я могу понять, почему его нет. Потому что нужна некоторая высота взгляда, чтобы нечто подобное написать. Нужно представлять себе некие общие нравственные законы. А поскольку люди про них забыли, видимо, им довольно жёстко должны их напомнить.
Прыгнуть выше головы
- Какова судьба вашего проекта «Послезавтра» – студенческого журнала, в котором будут собраны самые интересные научные работы молодых?
- Я не могу пока печатать этот журнал, поскольку идёт страшный перекос в гуманитарную сторону – мне прислали очень много гуманитарных статей. Когда пришлют что-то интересное из социологии, экономики или математики, я напечатаю. Я пока не понимаю, хочу ли я делать этот журнал или нет. Мне важно, что я нашёл в разных углах страны порядка 150 талантливых людей, с которыми мне интересно общаться. Я переписываюсь с ними, чего-то пытаюсь от них добиться, что-то возвращаю на доработку. Журнала ещё нет, а среда уже есть. А она, как правило, важнее.
- Вы говорили, что это «проект для отчаявшихся».
- Не для отчаявшихся, а для тех, которым надоела та жизнь, которой они живут. Для тех, кто хочет прыгнуть выше головы. Это не отчаяние, напротив, это состояние интенсивного роста. Я всегда говорю, что мы сейчас присутствуем при рождении замечательного поколения. Только в том беда, что примерно половина из них уже намылилась уезжать. А я бы хотел, чтобы у них здесь появилась перспектива.
Духовная жизнь в глубинке может идти интенсивнее, потому что меньше отвлечений. Делать нечего, вот люди и думают.
Что касается возрастного ценза авторов – 25 лет – то и здесь у меня сейчас нет определённости. Мне раньше казалось, что после 25-ти опять идут «нормальные» люди, но сейчас я вижу: границы размыты. Потому что очень многое зависит от частностей. А я могу работать либо с очень умными людьми, либо с очень больными на голову, с фриками. С «нормальными» работать не могу. Потому что их интересует ЕГЭ и прочие подобные вещи. А меня это не интересует.
- Кто, по-вашему, сегодняшние кумиры для молодых, кто «герои их времени»?
- В значительной степени – независимые голливудские режиссёры. Молодые очень много смотрят кино. Трудно сказать, кто их кумиры в литературе. Пожалуй, никто. Но надо спокойно признать, что сегодня центр тяжести сместился в область визуального. Что поделаешь? Я тоже люблю кино – триллер какой-нибудь посмотреть. Вы думаете, я на ночь читаю? Нет, я триллеры смотрю.
Мода и престиж
- Что такое сегодня большая, серьёзная литература?
- Серьёзная литература во все времена определяется не объёмом, не масштабом поднимаемых проблем, а новизной видения. Напишут роман, где будет новое представление о мире – и всё, это будет серьёзная литература. Но, со времен романа Марка Данилевского The Familiar, Volume 1 (американский «графический» роман, в котором движения и ощущения героев транслируются с помощью типографских приёмов: строчки гнутся, ломаются и опадают, наезжают друг на друга, разбегаются в разные стороны – прим. авт.), такого произведения не было. И в России я таких книг тоже давно не видел – со времён романа Петрушевской «Номер один, или В садах других возможностей», где предлагается абсолютно новая концепция мира. Но с тех пор прошло уже десять лет.
- Когда-то было модно быть писателем…
- И сейчас модно. Правда, хорошим писателем никогда не выгодно быть. Но зато жутко престижно. Девушки любят сочинителей. Русская женщина традиционно любит не бизнесмена, не спасателя, а писателя. Поэтому, наверное, так много графоманов. Я каждую неделю получаю по 20-30 писем: со стихами, прозой, мемуарами, сказками и философскими трактатами. И я знаю, почему так. Потому что всё можно отобрать у человека – кроме слов, которые он расставил в определённом порядке. То, что вы написали, отнять у вас невозможно.