С действительным государственным советником юстиции РФ 2 класса Анатолием Седухиным мы беседуем о сочувственном отношении к нарушителям закона, конфликтах интересов правоохранителей и предательстве интересов службы и страны.
Четверть века
– Юристом хотел быть всегда. Тогда для поступления в юридический нужно было два года стажа или служба в армии. После школы пошёл работать слесарем, затем срочную отслужил и поступил в Оренбурге во Всероссийский заочный юридический институт. После четвёртого курса уже работал следователем прокуратуры в районе, потом там же прокурором, непродолжительное время в отделе административных органов обкома партии, и уже затем – первым зампрокурора области и одновременно начальником следственного управления. Потом служба в Магаданской области на должности прокурора региона, и с 1995 года – Тула.
– Сложное было время – начало девяностых. Каким запомнилось?
– Ну… Магадан далеко от Центра, на периферии, так сказать. Там относительно спокойно было.
– Но это был период передачи части полномочий прокуратуры судам – после принятия Конституции 1993 года…
– Да, избрание меры пресечения и её обжалование отошло судам. Была тогда задача поймать за руку даму, связанную с так называемой ингушской группой – через неё золото проходило. И вот задерживаем её, а суд отпускает. И мы идём на хитрость: мы обвинение предъявляем, а «хвост», часть деталей дела, оставляем на случай, если суд её опять отпустит. И снова ходатайствуем о заключении под стражу с новыми усиленными деталями обвинения. Была такая соревновательность между нами и судами. На мой взгляд, это негативно сказалось на борьбе с преступностью. В конце концов даму осудили, но с какими трудностями и трудозатратами…
Казнить нельзя помиловать
– Четверть века в России действует мораторий на смертную казнь. Ваше мнение на сей счёт менялось за это время?
– Знаете, мы так быстро, прямо бегом спешили выполнить предписание Совета Европы тогда об отказе от смертной казни – либералы к этому усиленно толкали. Почему-то крен был сделан в сторону обвиняемых, подозреваемых, из-за чего выпала защита законопослушных граждан, потерпевших, свидетелей. Это привело к всплеску оргпреступности и преступности вообще – безнаказанность почувствовали. Агрессивная внеправовая среда активна воздействовала на свидетелей, потерпевших. Это позже появились программы защиты свидетелей, воры в законе теперь несут ответственность за организацию преступного сообщества.
В ряде американских штатов смертная казнь действует. В Белоруссии тоже. Да, были перегибы при применении исключительной меры наказания в СССР – скажем, по экономическим статьям. Но я считаю, что за убийство двух и более лиц, совершение насилия, повлекшего смерть детей, терроризм – должна быть смертная казнь. Ну как можно давать 18–20 лет – даже не пожизненно! – тем, кто взорвал дом? Погибших больше сотни, а убийца будет жить? И государство будет его содержать? Причём такое заключение - это особый режим, это очень затратное дело. К тому же даже осуждённые пожизненно имеют возможность выйти через 25 лет, и они уже начали выходить! И не верьте в эти мифы, что смертники предпочли бы, чтобы их расстреляли, так как якобы сидеть пожизненно ещё тяжелее. Неправда это всё, блеф и бравада – все хотят жить, в религию ударяются, вешают иконы, молятся.
За убийство двух и более лиц, совершение насилия, повлекшего смерть детей, терроризм – должна быть смертная казнь.
Следствие вели…
– Когда вы уже ушли из прокуратуры, следствие выделили в отдельный орган. И с тех пор зачастую отношение между СК и прокуратурой складываются непросто.
– Когда создавался Следственный комитет, мы надеялись, что этот функционал будет выведен из прокуратуры, МВД и ФСБ. И, наверное, это было бы правильно. Я предлагал оставить прокуратуре только дела коррупционной направленности в отношении высших должностных лиц и преступления, совершённые сотрудниками правоохранительных органов. Остальное – в СК. Но ожидаемого перевода следственных структур от МВД и ФСБ в новый орган так и не случилось.
Да, нужно признать, что дела стали долго расследоваться. Мы же всегда укладывались в шестимесячный срок, это было незыблемо! Я за всё время службы только три раза обращался в Генеральную прокуратуру с просьбой продлить сроки и содержание под стражей – с обоснованием, аргументами. Дела-то не очень сложные, мы порой в двух-, трёхмесячные сроки управлялись. Сейчас продление стало чем-то таким обыденным. Вот здесь нужно как-то упорядочить – это важно. Иначе может произойти то, о чём я сказал выше – давление на свидетелей, потерпевших, их обработка. Время идёт, кто-то что-то начинает забывать уже, показания меняют, ссылаясь на забывчивость.
Особенность российского менталитета в том, что в нашем обществе имеет место, скорее, сочувственное отношение к нарушителям закона вместо осуждения их проступков. Если в Европе налоговые преступления очень осуждаемы гражданами, то у нас наоборот: ну вот, взяли на сокрытии налогов, нормальный же мужик, как-то жёстко с ним обошлись. Хотя на самом деле у нас в стране слишком мягкое наказание за налоговые преступления. А ведь это непостроенные больницы, школы, детские сады, дороги!
В нашем обществе имеет место, скорее, сочувственное отношение к нарушителям закона вместо осуждения их проступков.
Под конвоем не хожу
– А пересматривать дела осуждённых за политические репрессии вам приходилось?
– Да, конечно. Были те, кого, скажем так, «за язык» посадили: мол, уверяет, что у них танки лучше, чем у нас. Но если он подносил вместо какого-нибудь Ганса снаряды немцам, вроде бы не принимая непосредственного участия в боевых действиях… Это же пособничество прямого действия!
– Вы живёте в Тульской области почти 25 лет. Видимо, туляком себя чувствуете?
– Да, притулился!
– Было непростое время – тогдашний губернатор Николай Севрюгин находился в жёстком противостоянии с областной думой. Многие заводы стояли, сложная криминогенная обстановка…
– Это противостояние думы и губернатора я почувствовал, едва приехал. Оно усиливалось. Депутаты активно работали, порой дублировали федеральное законодательство в поисках тех пробелов наверху, которые можно временно зарегулировать на региональном уровне. Мы со своей стороны готовили заключения на нормативные правовые акты, подготовленные обеими ветвями власти.
Но это всё текучка. А ведь был период, когда мне выделяли охрану СОБР, и моим родным вплоть до полугодовалого внука, так как готовилось покушение. Мы тогда с Центральным стадионом разбирались. Да и сами в футбол играли, ветеранскую команду создали. Началась реконструкция бассейна. Но сам-то стадион почти растащили к тому времени. А вернуть наш легендарный велотрек меня просил сам Севрюгин. Отчуждение велотрека произошло с определёнными процедурными нарушениями, что дало нам зацепку. Выиграли арбитражный суд с помощью Генеральной прокуратуры. А ведь уже барахолку на стадионе хотели открыть. Лакомый для них кусок был, но не вышло. Докладывали тогда, что покушение на меня связано со стадионом.. Я, правда, отказался от охраны – ходишь, как под конвоем…
Дела губернаторские
– После ухода в отставку Севрюгина против него возбудили уголовное дело. Тогда бытовало мнение, что сменивший его на посту главы региона Василий Стародубцев таким образом мстил предшественнику…
– Когда принималось решение о возбуждении уголовного дела и иных процессуальных действиях, оно не согласовывалось ни с губернатором, ни с генеральным прокурором. Это было первое такое дело в стране. Когда позвонил генеральному и доложил, он спросил насчёт доказательств. Я ответил, что всё нормально. И ещё один фактор нашей успешной работы – доступность. Приёмы граждан я допоздна вёл, даже сотрудников отпускал, сам разбирался. А открытость позволяла получать больше информации, составлять объективную картину происходящего. После ухода из прокуратуры, когда регистрационную службу возглавил здесь, ходил под видом обычного гражданина, вставал в очередь, прислушивался к разговорам, смотрел. Вот наслушаюсь с восьми утра, а в девять – разбор полётов.
Что касается Севрюгина, ещё в его бытность главой администрации области мы с ним объяснились лицом к лицу на фоне уголовного дела Бориса Шаповалова – заместителя губернатора, председателя комитета по управлению госимуществом и зампреда комитета Валерия Сальникова. Мы тогда доказали в суде его виновность в злоупотреблении служебным положением, должностном подлоге и присвоении вверенного имущества. На аргументы Севрюгина о том, что Шаповалов оказывал какие-то услуги руководителям предприятий, я ответил, что чиновник оказывает услуги от лица государства, это входит в его обязанности.
Когда Николай Васильевич был задержан и препровождён в следственный изолятор, я лично проверял условия его содержания.
Что же касается реакции Стародубцева, когда я ему сообщил об аресте Севрюгина, то у Василия Александровича это вызвало больше удивления, а радости, как некоторые считали, никакой не было. Более того, спустя какое-то время он ходатайствовал: может, как-то освободить бы уже его из-под стражи. Но дело уже в суде было на тот момент.
Работая с органами власти, мы старались не доводить до стадии, когда нормативные акты нужно было опротестовывать. Ещё на этапе подготовки и обсуждения старались доказать, что не нужно принимать такой документ, поскольку он либо не соответствует федеральному законодательству, либо дублирует его, либо просто не будет исполняться сотрудниками федеральных органов. А сегодня совершенно другой объём работы в прокуратуре, занимаются всем – вплоть до сосулек и канализации.
«Глаза закрою лишь в гробу»
– В 1999 году страну потрясла серия взрывов жилых домов с большим количеством человеческих жертв. Помнится, в администрации области тогда состоялось совещание о том, какие меры нужно предпринять, оно было довольно эмоциональным. Тогдашний руководитель аппарата администрации Надежда Скачкова, аргументируя необходимость принятия каких-то решений, которые могли не соответствовать законодательству, при всех попросила вас «закрыть глаза». Вы тогда ответили эпично…
– Да, ответил так, что глаза у меня закроются только в гробу, но прищуриться могу. Наверное, резковато получилось, но по существу. А порядок мы тогда начали наводить, в том числе в отношении незаконной миграции, включая Центральный рынок Тулы.
– В апреле 2001 года апогеем борьбы накануне выборов губернатора стал, по сути, захват здания администрации области людьми, которые приехали поддержать кандидатуру Андрея Самошина. Вы тогда оказались на острие той ситуации…
– Мне позвонил главный федеральный инспектор Сергей Харитонов. Не было в городе начальника УВД. Я переоделся в форму, приехал к Сергею Алексеевичу. Прибыл и начальник УФСБ Лебедев. Нужно было принимать решение, в итоге «главным координатором» оказался я. Подтянули внутренние войска, которые оцепили здание. Приехавших захватывать избирком было порядка 20 человек, среди них отставной генерал-лейтенант и действующий прапорщик безопасности. Несколько единиц оружия изъяли у них. У меня было три часа на принятие решения. Я попросил освободить несколько помещений, посадил за работу 20 своих сотрудников, в отведённое Уголовно-процессуальным кодексом время мы уложились. Всех причастных допросили. Тот банкир, который там руководил ими, всё меня пугал, что я улицы мести буду и так далее. К ним же из других регионов ещё приехала поддержка. Один ударил сотрудника внутренних дел, его потом осудили. А дело по факту захвата здания было передано в Рязань.
– А в ноябре последовала ваша отставка?
– Да. Но я не связывал бы эти два события.
Предательство стало обыденным?
– Не могу не спросить… Ряд работников прокуратуры были замешаны в покровительстве незаконному игровому бизнесу. В Туле тоже было такое, когда зампрокурора района предупредил о проверке. Потом было следствие, суд. Этого человека амнистировали в связи с 70-летием Победы. А как можно относиться к тому, что, прикрываясь подвигом предков, кровью, потерями, жертвами, избегают наказания люди, которые должны быть наказаны? Закон вступает в конфликт с моралью и этикой?
– Мораль и этика – понятия более широкие, они не всегда совпадают с правом, хотя хотелось бы. А кратные штрафы для чего введены взяточникам? У него таких денег и имущества нет, только приставов от работы отвлекать? А с точки зрения морали – если человек совершил преступление при исполнении служебных обязанностей, совершил предательство, почему на него должна распространяться амнистия в связи со святым для нас праздником Победы?
Мораль и этика – понятия более широкие, они не всегда совпадают с правом, хотя хотелось бы.
– Один из министров внутренних дел в своё время назвал действия «оборотней в погонах» предательством.
– А это и есть предательство! Мне тоже, будучи прокурором области, пришлось привлекать своих подчинённых к уголовной ответственности. И для меня самое страшное сегодня, что предательство стало чем-то обыденным. А во главе угла – деньги, чего не было раньше.
Новые дела
– Вы создавали и возглавляли несколько лет кадастровую палату в Тульской области. А как произошло, что некорректно были оценены земельные участки, индивидуальные дома и квартиры, люди массово начали подавать на пересмотр стоимости?
– Когда я возглавил кадастровую палату, оценку уже провели. Мне пришлось по мере возможности исправлять ошибки. Да, идут суды, так как комиссия такие решения редко изменяет. И добиваются снижения.
Оценка была какой-то спешной. Федеральные власти заключили контракт с иногородней фирмой. Качество исполнения было низким. Они по картам какого-то «лохматого» 1964 года, порой без выхода на место, провели «оценку». А ещё проблемы возникали, когда недобросовестные кадастровые инженеры и межевали некорректно, а потом сделки было сложно осуществлять.
– Сейчас вы на пенсии, но при этом общественная нагрузка у вас огромная.
– Да, и совет ветеранов прокуратуры, и Общественная палата, и Ассоциация юристов. Ещё преподавательская деятельность. Охотно сотрудничаем с волонтёрами – замечательное движение. К 75-летию Победы готовимся, за могилами ветеранскими ухаживаем. К своим родителям, кстати, каждый месяц езжу. Не понимаю, когда вижу заброшенные могилы, почему это происходит.
Династия юристов
– Дети пошли по вашим стопам. Вы повлияли?
– Дочь с седьмого класса хотела быть прокурором или судьёй, была зампредом арбитражного суда Новгородской области, а сейчас в отставке из-за возможного конфликта интересов в связи с тем, что муж занимает должность в управлении Генпрокуратуры. Сын хотел сначала на автомобильный факультет поступать. Но со мной выезжал на преступления как эксперт, фотографировал. Так и передумал по поводу профессии, пошёл в юридический. Занимал должность прокурора Тулы, потом заместителя прокурора Орловской области, сейчас работает помощником Генерального прокурора РФ.
– Советуются с вами?
– Да, но уже меньше. Бывает, что и сам с сыном советуюсь, всё-таки он в Генеральной уже.
– А у внуков какие склонности?
– У меня их трое. Старший окончил школу в 17 лет с золотой медалью, хорошо сдал ЕГЭ, думали, тоже юристом будет, в МГУ поступит, но в итоге поступил в СПбГУ и стал политологом. Сейчас получает второе высшее образование в РАНХиГСе, связанное с международными отношениями. Работает в правительстве Санкт-Петербурга в комитете по внешним связям. А младшие внук и внучка ещё учатся в школе. Радуют нас своими успехами.
– Что пожелаете коллегам и ветеранам в День работника прокуратуры?
– Здоровья, счастья, благополучия, удачи в нелёгком труде и всего самого доброго!
На пенсии в декрете. Тульская мама ломает стереотипы о многодетной семье 
«Всё зависит от тебя». Судья о переменах в людях, страхе и умении жить 
Служители Фемиды. Что трогает судейские сердца? 
«Мною никто никогда не командовал». Бывший следователь о лихих 90-х и ворах 
Невидимый фронт. Следователь о «Первом экспрессе» и вечных «догонялках»