Какие руки у Чехова? Михаил Угаров представил в Ясной Поляне «Братья Ч»

В заключительный день фестиваля «Сад гениев» (Ясная Поляна), 9 июля, состоялся предпремьерный показ фильма «Братья Ч». Режиссер кинокартины Михаил Угаров и команда актеров – Егор Корешков (Антон Чехов), Александра Ребенок (Наталья) и Яна Ирьтеньева (Дуня) – ответили на вопросы зрителей после показа. Большую часть встречи актеры и режиссер принимали благодарности от зрителей и аплодисменты. Стояла очень дружественная и непринужденная атмосфера, актеры и зрители перешучивались и даже придумали пару названий для скорее всего «несбудущемуся» продолжения фильма – «Брат Ч-2» (по аналогии с «Братом-2») и «Братья Ч-Ч».

- Крупные планы – ответственность. Все открыто зрителю, все эмоции, каждая слезинка, каждое движение. Это сложно – сниматься крупным планом? Или вы настолько были погружены, что все получалось, как само собой? Ощущение, как будто вы просто жили.

Александра Ребенок: На самом деле мы не знали, что настолько крупно! Мы думали, камера где-то со стороны… Оператор был достаточно далеко всегда. Удивление было точно такое же, как и у вас.

- А было ли какое-то разочарование от того, что себя увидели так близко? Вы понравились сами себе?

А. Р.: Разочарование, если и было, то какое-то личное. Когда ты актер, смотря на себя со стороны, ты изучаешь какие-то профессиональные моменты, «кухню». Это все интересно, потому что ты много что имел в виду, а потом ты видишь, как картинка приняла совершенно другой, скрытый смысл. Ты хотел сказать одно, а режиссер коварный все испортил в своих целях (смеется). Но, в любом случае, каждая работа чему-то учит, ты что-то смотришь и получаешь возможность увидеть, куда стоит двигаться в дальнейшем.

Егор Корешков: Когда я узнал, что буду играть Чехова, было боязно. Я был не уверен. А потом готовился-готовился-готовился, начались съемки… На самих съемках было уже достаточно легко.

Яна Ирьтеньева: Я, когда в первый раз увидела фильм, очень удивилась – я думала, что камера была с другой стороны. Очень много нового про себя узнаешь, когда видишь себя со стороны, особенно в первый раз (роль Дуни – первая работа актрисы в кинематографе).

Михаил Угаров: С нами работал совершенно потрясающий оператор, один из лучших в России - Алишер Хамидходжаев. И я специально остановил выбор на нем, потому что понимал, что я дилетант, новичок и ничего не умею, что мне нужны сильные партнеры. Вы видите, что у него очень «живая» камера. Актеры говорили, что они ее ощущают, как партнера. Поначалу они искали камеру глазами, мы говорили: «Не ищите камеру! Она вас найдет сама! Не заботьтесь о том, в какую сторону вы смотрите, двигайтесь, как двигаетесь» Ну, в общем, так всё и получилось.

- Сколько времени снимался фильм?

М. У.: Снимали 23 дня. Очень помогало, что Никольско-Вяземское – это довольно глухое место. Мы там жили безвылазно всей группой, общались день и ночь. Репетировали, когда хотели, хоть в 2 часа ночи. Это очень соединяло группу и ускоряло процесс. Когда снимаешь в Москве, актеры разъезжаются на другие съемки, спектакли, возвращаются с другим грузом, не сильно понимая, что происходит на съемочной площадке. Нужно время включаться. А здесь варилась эта замечательная каша!

- А что все-таки сподвигло снять фильм именно про Чехова? Какой был мотив? Вы когда-нибудь ставили что-то из Чехова?

М. У.: Никогда. Я ставил только современную драматургию, всегда считал, что и без меня найдутся мастера, которые поставят классику лучше, чем я. Здесь меня толкнула современность истории. 25-летний парень, которые не знает, кто он на самом деле. Я вспоминаю себя в этом возрасте, тут абсолютно такие же ощущения. Кто ты – графоман или профессионал? Ты голову людям морочишь тем, что ты делаешь, или будет какое-то продолжение в искусстве? И у актеров ведь то же самое, они живут в таком же состоянии: «Я талантлив или просто красивый бодрый парень?» Это волнующее состояние, поэтому получилось немного биографично все.

- Это ваша первая режиссерская работа в кино, как ваши впечатления от проделанной работы?

М. У.: Оказывается, это очень интересное занятие – снимать кино (смеется).

- Какие планы в дальнейшем? Нас всех очаровала эта история, будет ли продолжение «Братьев Ч»?

М. У.: Насчет продолжения я не уверен. Я перечитал тонну литературы о Чехове, практически всё, что есть. У меня ощущение, что искренне и по-настоящему он любил именно в первый раз. А дальше – отрезвление, его игра с женщинами, довольна жестокая игра. И в конце – довольно прозаическая женитьба. Поэтому мне кажется, что дальше все гораздо грустнее. Драматизм там, конечно есть. Но, я думаю, что в фильме показаны самые переломные годы жизни Чехова, как жизни мужчины, который, разумеется, сказался на жизни писателя.

- На основе чего были созданы вами взаимоотношения между братьями в фильме? Была ли доля вымысла?

М. У.: В этом фильме практически всё документально. Вымысел минимальный, чтобы соединить сцену со сценой, например. Основа – письма, мемуары. Это полная и документальная реальность их отношений. Реальная трагедия Александра Чехова – Чехов уже есть. Эта страшная фраза в конце («Писать можно плохо, но нельзя узурпировать чужое имя») сразила его. Буквально получается, что его лишили имени, и он никто…

- Как вы относитесь к книге Дональда Рейфилда о Чехове? Ею вы пользовались?

М. У.: Пользовался. И, по-моему, все актеры ее читали. Она бесценна на сегодняшний момент. Хотя я знаю, что многие «чеховеды» упрекают ее в «желтизне». Там всё то, что вычеркивали из биографии Антона Павловича. Чего стоит его переписка с Левитаном! Два нормальных мужика переписываются, без оглядки на цензуру. Это ценно не потому, что это что-то «жареное», а потому что человек открывается. Книга очень серьезная. Вообще для меня одна из самых закрытых и таинственных фигур в русской литературе - Чехов. Лев Николаевич Толстой, по сравнению с Чеховым, просто дитя малое, которое всё наружу, все выписывал и выговаривал! А с Чеховым только и гадай, какой же он на самом деле был. Когда мы репетировали с Егором, я спросил у него: «Егор, а какие руки у Чехова?» И мы стояли и пытались представить. Вот руки Толстого, Горького я могу представить. А Чехова не могу.

На съемках мы «боролись» с еще одним моментам. Во времена советской власти у Чехова был создан образ «интеллигента», такого мягкого, тактичного. А он был жестким. И вот это хотелось тоже понять. Снял фильм, а до сих пор загадка.

Е. К.: Какая загадка! Там же все ясно! (смеется)

- Ну а в чем же тогда тайна Чехова?

Е. К.: Да тайны вообще никакой нет. Вон Чехов, на экране. Я тоже Чехов, отчасти… (улыбается)

- Съемки на натуре, «заключение» на 23 дня без цивилизации – всё это помогало вживаться в образ актерам?

Е. К.: Безусловно. Люди же раньше там жили месяцами, ГОДАМИ. Проводили каждое лето на даче. Там особая атмосфера. И даже мы, люди городские, выезжая на природу, впитываем это буквально за день. Уже хочется остаться и существовать в этом ритме. Я приехал на съемки чуть раньше, чем начали снимать, и начал все чувствовать заранее.

- Какие открытия были сделаны вами на съемках?

Е. К.: Меняешься сразу на физическом, химическом уровне. Нам, актерам, свойственно подстраиваться под место и людей, забывать обо всем, что было до этого. Здесь погружаешься в атмосферу, сливаешься с природой. А природа не имеет времени, это может переносить в любое пространство.

- Была ли импровизация?

Е. К.: Была! Конечно! Вообще, камера запускалась раньше сцены и выключалась позже.

М. У.: Да, это очень хитрый способ. Мы договаривались с оператором о том, что камеру включаем, а «Начали!» актерам говорим минут через 5-7…

А. Р.: Мы вас раскусили на второй день! (смеются)

М. У.: Наверное, из этого приёма они и поняли, что здесь нужна какая-то другая степень свободы. Какие-то тексты говорились неправильно – ну, так и Бог с ним! Если это хорошо вышло, то замечательно! Что-то вдруг выкидывалось… Ну и что?

А. Р.: Был очень интересный микс. Казалось бы, «историческое кино», но, если вы заметили, здесь нет историзмов в языке, каких-то оборотов, характерных для того времени. Сплошные крупные планы, и этих всех реквизитов – ложечек, папиросочек, всех-всех «штучек», которые очень тщательно искали реквизиторы, – не видно. Мы сговорились рассказать историю про человека из другого времени, но при этом оставшись современными людьми. На кастинге было очень важно показать что-то свое в этом всем, существуя в этот момент «документально». Это очень интересно – искать современность в людях из другого времени, мне кажется, нам это удалось!

- Во время массовых сцен в фильме люди общались так, как будто они слышат только сами себя. Это очень «по-чеховски». Вы настолько погрузились в творчество Чехова, что стилизовали этот прием? Или погрузились в его биографию и решили, что так было у него и в жизни?

А. Р.: Сложно ответить, и то, и то верно. Но это и есть Чехов, в его пьесах очень часто каждый говорит о своем. Здесь невозможно найти грань, где это специально, где само по себе. Вы знаете, мы даже на съемках называли друг друга по имени персонажа! Прям совсем там жили.

- Вопрос к актеру. Скажите, кого же Чехов всё-таки любил из двух?

Е. К.: Вообще любил он обеих, по-своему. Наталья – прожитая история, которая засела в душе, от которой избавиться невозможно. Чувство есть, но есть и осознание, что из этого ничего не выйдет. А Дуня – новое, страстное, сильное чувство, здесь есть какое-ожидание. Но опять же, в силу обстоятельств, из этих отношений тоже ничего не выйдет.

М. У.: Это очень интересный вопрос. «Человек без селезенки», «человек без сердца» - это же документальные фразы. Это Чехов. Мы очень удивлялись поступкам Чехова, потому что порой то, что он делает и говорит, очень странно. Мы пришли к странному выводу – у него в кармане диктофон. Он писатель, и иногда он делает вещи, которые обычный мужчина не будет делать. А он говорит и смотрит – какая будет реакция? И потом все переносит в произведения. В принципе, он безжалостен к своим современникам. Вспомнить даже историю с Левитаном (Чехов описал его роман с Кувшинниковой в «Попрыгунье»).

- Мы очень подробно разобрали и судьбу Чехова, и саму историю. А как вообще родилась идея фильма?

М. У.: Сценарист Елена Гремина сначала написала пьесу по заказу чеховского театрального фестиваля, которую хорошо поставил театр Станиславского. Прошло время, вдруг у продюсеров возникла идея сделать из этого фильм. Она написала сценарий, и они обратились почему-то ко мне. Я испугался, но стало интересно. Поработав, я понял, что между кинорежиссером и театральным режиссером большой разницы и нет. Инструментарий, технология другие, а это освоить довольно просто в любой профессии. Сложно освоить какие-то смысловые моменты.

- Подбор всех актеров совершался только через кастинг? Или вы заранее видели кого-то из актеров в той или иной роли?

М. У.: Только через кастинг. Даже если я и знал кого-то ранее, мне было важно посмотреть на ансамбль. Никого отдельно не смотрел, только в партнерстве.

Я. И.: Меня «привел» композитор этого фильма, Александр Маноцков…

А. Р.: Я так и знала, что ты по блату… (смеются)

М. У.: Когда мы с композитором заговорили о роли Дуни (Дуня – еврейка, очень яркая и красивая женщина), он воскликнул: «Господи, есть же!» Я сказал: «Ну приводи»…

Завершился киновечер рассказом актеров о том, в каких театрах они играют, а уже после, на улице, фото- и автографсессией для всех желающих.