Тульскому приюту для опьяневших — 120 лет. Он заработал 7 ноября 1904 года в доме на Рубцовской улице, нынешней Сойфера. Именно 1904 года, хотя откуда-то взялась информация, что это событие произошло двумя годами ранее. Уникальность заведения в том, что это было не просто место для протрезвления перебравших граждан, но еще и лечебница, а с 1 апреля следующего года — амбулатория для алкоголиков. Такого не было еще ни в каком другом российском городе — даже в тех, где аналогичные заведения уже были. В этом тульский приют точно первый в России. Подробнее — в материале tula.aif.ru.
От одной до восьми бутылок в день
Это было воскресенье, час дня, когда началось освящение открытой Тульским комитетом народной трезвости лечебницы для опьяневших. На молебствии присутствовали его превосходительство начальник губернии Владимир Шлиппе, председатель тульского комитета о народной трезвости А. А. Любомудров, члены комитета и приглашенные лица.
После молебствия Любомудров произнес речь на тему «Польза открытого заведения с христианской точки зрения», а врач Ф. С. Архангельский сделал доклад на ту же тему, но с точки зрения медицины. Заведующим и главным лечащим врачом стал К. А. Тейзинг из обрусевших немцев, ушедший ради места в приюте с должности врача тюремного замка, то бишь губернской тюрьмы.
Новое заведение быстро стало популярным не только в городе, но и за его пределами. На лечебные процедуры сюда приезжали со всей губернии. Пьяных, которых подбирали на улице, чаще всего доставляли полицейские. Для этого они могли остановить извозчика и бесплатно воспользоваться его услугами. А вот карету скорой помощи к перебравшим гражданам вызывать было нельзя. Даже если такое случалось, фельдшеры скорой отказывали в помощи, а тем более не хотели везти пьяного куда-либо. Многие из пациентов приходили сами, еще часть доставляли родственники, дневные или ночные сторожа.
Как уже ясно из этих данных, обо всех поступающих велась подробнейшая статистика, её публиковали потом отдельной книжечкой. В статистический журнал заносились возраст поступивших, звание, образование, род занятий, семейное положение, влияние наследственности, возраст, с которого начали пить, и какие напитки предпочитают.
Согласно отчёту 1907 года, например, в приюте побывало 1 972 опьяневших. Это были представители 127 профессий: чернорабочие, слесаря, портные, сапожники, полотеры, машинисты, кондукторы, кучера, няни, лакеи, кондитеры, живописцы, актеры, певчие, дьячки, диаконы, священники, газетчики, музыканты, жандарм, офицер, солдат, учитель. Статистика также свидетельствовала, что в один присест многие клиенты приюта пьют от 1 до 8 бутылок водки, а пива до 40 бутылок в сутки. Правда, водка была не такой крепкой, к какой мы привыкли сейчас.
Причина стара, как и род человеческий
Несмотря на благие цели, приют нёс много расходов, поэтому он постоянно находился под угрозой закрытия. Нужны были деньги за аренду помещения, на зарплату служащим, за совершение богослужений. На лампадное масло, церковные свечи, ладон, фитили, вербу, освящение куличей и другие церковные расходы уходило 30 рублей с лишним рублей в год. Бюджет 1908 года, скажем, составлял 4 946 рублей 7 копеек, которые из какой-то тумбочки надо было взять.
Тем не менее 9 ноября 1908 года приют въехал в новое здание на Суворовской улице, нынешнем Красноармейском проспекте. Старое уже оказалось тесноватым. Открывая новое здание приюта, председатель комитета народной трезвости А. А. Любомудров произнес поистине крылатую фразу: «Учреждение наше молодое, но вызвавшая его к жизни причина стара, как и род человеческий».
В 1911 году постановили открыть второй приют для опьяневших — в рабочих кварталах Чулкова. Но эта идея так и не осуществилась. По-видимому, просто не нашли денег.
Одним лечением деятельность приюта не ограничивалась. На нём лежала обязанность сохранить в целости деньги, вещи и документы поступивших. В приют попадали лишь остатки наличности. Большая часть денег пропадала у больных по дороге в приют. Некоторые больные по выходе из него оставляли свои деньги на сохранении у дежурного фельдшера, боясь их тотчас же пропить. А кто-то и позже приносил их на сбережение из той же боязни употребить их на выпивку с товарищами.
Конечно же, с первых дней существования случались всякие конфликты. В 1908 году сотрудники приюта почувствовали себя оскорбленными, когда отменили расположенный рядом пост городового и перевели его к Курскому вокзалу. С этого момента пьяных клиентов, доставляемых полицией, принимать напрочь отказывались, оставляли лежать их на улице возле приюта. Долгое время власти не вмешивались в этот конфликт, рассчитывая, видимо, что он как-то рассосётся сам собой. Но когда один из доставленных пьяных, оставшийся лежать на улице, умер, пришлось срочно вмешиваться и мирить обе стороны.
В том же 1908 году заведующий Тейзинг заметил, что около самого приюта как будто нарочно валяются пьяные. Провёл маленькое расследование, и выяснил, что совсем рядом оборудован шинок, у посетителей которого, выйдя оттуда, хватало сил лишь на то, чтобы упасть и забыться мертвецким сном у входа в приют.
После соответствующей жалобы шинок закрыли, но проблема в целом не исчезла — шинкарство, то есть нелегальная торговля алкоголем, было уже настоящим бедствием. В качестве казуса приведём один пример. Некий тульский городовой вычислил наличие шинка по той примете, что рабочие выходили из дверей дома, довольно поглаживая усы. Бдительному сотруднику полиции этого оказалось достаточно, чтобы заметить нарушение закона.
Пьют по обычаю
Клиентов этого заведения считали, прежде всего, больными людьми. Потому и называлось оно приютом. Нуждающихся здесь могли одеть в приличную, хоть и не новую, одежду. Для них заводили граммофон и работала библиотека. Многие из завсегдатаев могли остаться, чтобы ухаживать за товарищами по алкогольному несчастью. Больных лечили впрыскиваниями стрихнина и мышьяка, а также гипнозом.
По временам здесь совершались молебны, беседы, чтения, для развлечения больных допускалась игра на граммофоне. На частные пожертвования собрали также библиотеку из 300 томов книг разнообразного содержания. Больным разрешалось играть на своих музыкальных инструментах, при условии, что это не доставляет беспокойства другим. Некоторым после испытания разрешались прогулки на свежем воздухе и посещение родных и знакомых на честное слово с соблюдением строго установленного срока, что почти всегда исполнялось в точности. Летом такими больными часто устраивались на приютском дворе простые игры — в лапту, бабки и пр.
Разрешалось также заниматься собственными делами. Например, перепиской бумаг на сторону, удаляться на короткое время для работ по хозяйству, исполнять заказы по ремесленным работам. Один пациент из Одоева, сапожник по профессии, пошил туфли для всех больных.
Лечение, как считалось, приносило пользу. О многих после выхода из приюта говорили, что они не пьют уже четыре или пять лет. Но со временем количество желающих бросить вдруг стало уменьшаться. Так, в отчёте за 1912 год, несмотря на огромное распространение пьянства, указано, что услугами амбулатории за год воспользовались 63 мужчины и 2 женщины. В предыдущем, 1911-м, их было чуть больше — 69.
19 ноября 1911 г. «Тульская молва» опубликовала статистические данные причин развития алкоголизма в Туле.
«Из 4 018 мужчин, побывавших в приюте для алкоголиков, довольно значительный элемент пьёт, по собственному объяснению, „по обычаю“, глубоко укоренившемуся в нашу обывательскую жизнь.
Многие (700 ответов) пьют потому, что всегда находится „компания“, у многих (столько же ответов) — органичное влечение к алкоголю.
Следующей по числу ответов причиной пьянства являются „праздники“ — именно так называется графа статистики. Около 200 человек запили из-за „домашних неприятностей“. Столько же приблизительно запили и попали в приют по житейским причинам: с радости и с горя.
В очень незначительных цифрах выражаются иные причины, заставившие туляков обратиться к бутылке с водкой: „лечебные цели“, „свободный день“ — „тоска, скука“, „служебные неприятности“, „безработица“. Последняя зарегистрирована только в 12 случаях».
Отмечалось, что могло оказывать действие на лиц верующих религия. Так, в начале 1911 года был доставлен в бесчувственно-пьяном виде мужчина, имевший при себе свидетельство от Пантелеймоно-Феодосиевского общества трезвости с обозначением не пить по данному обещанию и клятве три месяца, что им было исполнено в точности. Ну хоть три месяца продержался под честное слово.
