Герой труда РФ, почётный гражданин Тулы Евгений Дронов рассказал tula.aif.ru об оружейниках, преемственности поколений и современном производстве.
Чувствовать сердцем
Сергей Гусев, «АиФ в Туле»: Евгений Анатольевич, что входит в понятие тульский оружейник?
Евгений Дронов: Со времен Петра I, Тула считается кузницей оружия. Здесь был основан Тульский оружейный завод. Когда с кем-то общаешься в других городах России, то в первую очередь Тулу связывают с оружием. Это ведь не только боевое оружие, которое мы поставляем в регулярную армию, но и уникальные охотничьи ружья, которыми очень славился ЦКИБ.
— То есть все это время в городе сохранялась преемственность поколений оружейников?
— Без преемственности, без передачи опыта из поколения в поколение, нельзя было сохранить и развивать такое сложное, тяжёлое направление. Поэтому преемственность поколений в Туле всегда была и, надеюсь, будет. Не зря раньше так ценились трудовые династии. Это было очень почётно. Ведь вы своего сына не поведёте на завод, где нет коллектива, где не дают квартиру, плохие зарплаты и так далее. А у нас работали династии в пятом, в шестом поколении. Это значит, что люди приводили своих детей, внуков, правнуков работать на завод, на котором сами работали всю жизнь. Династии — это и есть коллектив, сплочённость, продолжение традиций.
Я много общался с нашими великими конструкторами. Василий Петрович Грязев с утра до вечера был на предприятии. У него в квартире стоял кульман. Приходя домой ночью, Грязев ещё что-то проектировал. Это первое. Второе — несмотря на то, что они были великими конструкторами, никогда не чурались взять что-то новое у других. Потом это совершенствовали и улучшали.
Когда-то мы занимались противотанковым направлением, ракетами. Аркадий Шипунов (инженер-конструктор, 44 года возглавлявший КБП — ред.), пригласил меня в заднюю комнату своего кабинета, и показывает: «Видишь, этот образец привезли штатовский, этот английский, вот этот немецкий. Я их смотрю, разбираю и развиваю то, что есть у нас». То есть он не копирует чьи-то идеи, а творчески их развивает. Конструктор должен чувствовать, что такое оружие. Чувствовать и сердцем, и головой, и руками. Тогда и возникают уникальные разработки.
— Но оружейники осознают, что оружие — смертоносное изобретение.
— Я считаю, что все здравые люди осознают это. Но мы же не проектируем свои образцы под девизом как можно больше убить противника. Наши образцы идут, я считаю, на то, чтобы защитить страну, защитить людей, которые живут на нашей земле. Это основа. Мой принцип и девиз был такой — сделать систему вооружения, поставить её в войска, чтобы в случае конфликтов урон нашей стране, нашим людям был как можно меньше.
Оружейник на всю жизнь
— Вы сами когда почувствовали себя по-настоящему оружейником?
— Я чувствовал себя оружейником с самого детства. Мой отец служил в армии, закончил войну в Берлине. Я родился в 1947 году в Туле. В 1948 году мы уехали в Прибалтику, отца направили туда служить. Потом была Армения, потом группа советских войск в Германии. Отец служил, а я там подрастал. У меня было желание стать военным, офицером. Ну а потом известное хрущевское сокращение, и мы вернулись в Тулу.
После окончания школы хотел поступить в Тульское артучилище. Отец ведь тоже был артиллеристом. К сожалению, не прошёл по зрению. А плохое зрение тоже связано с оружием. В городе Ленинакане, сейчас это город Гюмри, была большая крепость, в которой находилась база наших войск. Тогда, после войны, в здешней церкви был склад боеприпасов. Мы, маленькие пацаны, на этом складе лазили и нашли гранату. И она у нас взорвалась. Один человек погиб, а про меня врач сказал отцу, что я родился под счастливой звездой. У меня в кармане на груди лежал детский железный пистолет, и осколок гранаты, который шёл в сердце, пробил этот пистолет и застрял между рёбер. Ещё один осколок задел нерв на лице, а третий попал рядом с глазом. Короче, из-за этого в военное училище меня не приняли.
Я поступил на машфак, специальность АМУ — автоматические машины и установки. Это проектирование стрелково-пушного вооружения. Так что со студенческих лет понимал, чем буду заниматься. Темой моего диплома было приспособление для изготовления прицельной планки на автомат Калашникова. Председателем госкомиссии был очень уважаемый мной и вообще в Туле человек — Евгений Николаевич Сабинин. Он и пригласил меня после защиты на оружейный завод. Моё приспособление внедрили в производство, и оно долго успешно работало. Одиннадцать лет я отработал на оружейном заводе и сорок два — на машиностроительном. Начинал там начальником цеха, занимался ракетным производством.
— С Аркадием Шипуновым именно тогда познакомились?
— Ещё раньше, на оружейном. Я был старшим мастером. Пришло к нам новое изделие, а там такие допуска, требования, что по той технологии изготовить невозможно. Помню, стою, ломаю голову, как же это сделать. Смотрю, идёт с каким-то дядькой Романов Виталий Михайлович — тогда замдиректора по производству. Подходит ко мне и спрашивает: как новое изделие? Я ему говорю — поставить бы сюда того, кто это спроектировал и посмотреть, как он будет делать. Романов отвечает: да вот он, этот человек, стоит. Но, правда, Шипунов отнесся очень благожелательно. Он спросил, в чём дело. Я ответил, что там допуска в микроны. Их заложить-то можно, но сделать без соответствующей технологии нельзя. Буквально на следующий день у меня была группа специалистов из КБП. Мы все вместе оценили и вскоре поставили изготовление этой детали на поток. Работало всё довольно успешно.
Золотые руки
— Сейчас производство неузнаваемо изменилось по сравнению со старыми временами. В цехах нет уже горы стружек, масла на полу. Даже в обрабатывающих цехах люди могут работать в белых халатах.
— Жизнь-то меняется, технологии уже совершенно другие. В девяностые и двухтысячные годы жизнь заставила меня поездить по миру. Мы ставили на производство в Аргентине и в Уругвае свой мотороллер. За счёт его продажи в принципе-то и выжил тогда Тульский машиностроительный завод. Однажды меня привезли в Японию. В цехе стоит где-то порядка ста обрабатывающих центров с числовым программным управлением, и ни одного человека. Я спрашиваю, а как же это работает. Заводят меня на верхний этаж заводского корпуса с девятиэтажный дом. Смотрю сверху — от каждого станка идёт линия к этому корпусу. Машина приходит в нужную ячейку, берёт нужную деталь, отвозит её и ставит на станок с ЧПУ. После того, как деталь изготовлена, она отвозится в bbd другую ячейку. То есть, практически безлюдная технология. Есть только бригада наладчиков, десять — пятнадцать человек, которые приходят рано утром, проверяют технологическую цепочку, смотрят инструмент. Эти технологии были в 1998 году. Мир постоянно меняется.
Рабочий вопрос
— Сейчас требования к высококвалифицированному токарю совсем другие, нежели в советское время.
— Сейчас потребность в токаре или фрезеровщике сокращается. Меняются технологии, появляются более сл 367 ожные, более точные изделия. Это же тоже требования к технологии и требования к интеллекту. В любом случае надо где-то готовить людей, которые могли бы заточить сверло, заточить резец.
Сейчас, допустим, дефицит программистов, которые могли бы составить программу на изготовление сложнейших деталей. Нужен интеллект. Но при всем при этом человек всё равно будет востребованным.
Подписывайтесь на АиФ в  MAX
|
