Оксана Воронкова проходит службу в зоне специальной военной операции с первого её дня. До этого были длительные командировки в Чечню и Сирию. Быть на передовой, говорит, это её работа. Медсестра рассказала tula.aif.ru о том, можно ли остаться человеком на войне и почему нельзя «умыть руки».
Не знаешь откуда прилетит
Олег Бондарь, tula.aif.ru: Оксана Николаевна, у вас особо чтимая награда — медаль «За отвагу». За что именно получили?
Оксана Воронкова: Конкретного случая назвать не смогу. Наверное, за то, что в зоне СВО выносила раненых в укрытие во время обстрелов и продолжала делать свою работу, несмотря ни на что. Похожих случаев было много. И потом, оценка складывается, исходя из совместных действий всей команды. Когда-то больше трудностей выпадало на мою долю, а когда-то и на кого-то из коллег. Обстрел не обстрел, а работа медперсонала всё равно должна идти своим чередом. Больного ведь не бросишь, анестезия идёт и операция продолжается... Бывало, всё вокруг свистит и грохочет, а мы стоим и делаем свою работу.
— А бывали моменты, когда думалось: ну, всё — это конец?
— Бывали. Но сказать, что мы постоянно находимся в экстремальных условиях, я не могу. Это только когда в красной зоне были. Там ощущение реальной опасности давило постоянно: и днём, и ночью. Мы просто не знали в какой момент и откуда прилетит, но всё время понимали, что это может произойти в любую минуту. Реальная опасность, это когда в месте, где ты только что мирно проходил с тарелкой супа, вдруг появляется воронка от взрыва.
«Опасность, это когда в месте, где ты только что проходил с тарелкой супа, вдруг появляется воронка».
— Честно, какие мысли крутятся в голове в момент реальной опасности?
— Думается: что же будет с детьми, если вдруг без меня останутся? Да, первые мысли, конечно же, о детях, о родителях... И тут же начинаешь переключаться и думать, что всё будет хорошо, мы делаем свою работу и всё нормально, ничего не случится. Следом и молитву успеваешь прочитать. Это всё, когда артобстрел начинается. Если это ночь и ты в землянке, то сразу же начинаешь искать и натягивать на себя броню, а если днём в блиндаже, то искать угол, в котором получше можно укрыться и как там нужно сесть или лечь, или сдвинуться, чтобы и другим поместиться. И это не для красного словца говорю, что думаешь не только о своей личной безопасности, но и о том, как там остальные. Опасность — она одна на всех. И если что, решения принимаются молниеносно. Один раз к нам в такой момент девчонка без каски и броника забежала и мы сразу же давай хотя бы голову её под бронежилет запихивать. При обстреле непосредственно во время работы прежде всего стаскивали больного с операционного стола на пол, потому что внизу всегда безопасней. В той же автоперевязочной это тоже спасает, ведь однажды у нас так весь кунг насквозь прошило, а колёса целыми остались.
— Может ли человек со временем привыкнуть к опасности и стать хладнокровней?
— Про тех, кто очень долго находится на передовой, могу сказать, что, наверное, да, но в моём случае точно отвечу, что нет. Однозначно. Можно научиться быть собранней в экстремальной ситуации и чётко понимать, куда бежать, где укрыться и как расположиться. Но побороть до конца внутренний страх, думаю, невозможно. Он присутствует всегда, по крайней мере, у здравомыслящих людей.
Женщина — это вам не цветок
— В таких суровых условиях приходится, наверное, забывать, что вы женщина?
— Ну как забыть, что ты женщина? Нет, конечно. Но о том, что я слабая, хрупкая и нуждаюсь в чьей-то защите, однозначно забываешь. Там нет такого, как здесь: если перед тобой женщина, значит, это цветочек, с которого пылинки нужно сдувать и во всём ей помогать. Нет, ничего плохого не могу сказать про мужчин нашего подразделения — они замечательные и всегда помогут, если видят, что это необходимо. Но если наши женщины видят, что и мужской половине нужна помощь, они тоже в стороне стоять не будут. Если мы переезжаем с места на место, то наравне со всеми всё грузим и тяжёлые ящики тоже таскаем. Мы же понимаем, что основная нагрузка всё равно ложится на плечи мужчин, поэтому помогаем чем можем: и палатки разворачиваем, и другую физическую работу выполняем. Всё время бок о бок.
— А знаки внимания как к женщинам со стороны мужчин случаются?
— У нас на это табу. В нашем отряде только рабочие отношения. Не знаю, можно ли это считать вниманием мужчин к женщинам, но при нас они чаще разговаривают на нормальном человеческом языке, а не матом. Правда, иногда это бывает и невозможно, но, тем не менее, такой момент присутствует. Естественно, если в подразделении присутствует женщина, на это начинают обращать внимание и ведут себя несколько по-другому. Ну и правило «не могу сидеть, если рядом дама стоит» тоже работает.
Пациенты, если они не тяжело раненые, во всём стараются девчонкам помочь. Ведро с водой, например, донести, или ещё какую-нибудь тяжесть. Даже в палатах некоторые берутся сами убирать. Во время эвакуации ребята, которые «лёгкие» и в силе, всегда помогут каталки довезти.
Доктора тоже люди
— А психологически тяжело бывает при виде некоторых раненых? Или медик он и есть медик — ко всему привычный?
— Но мы же прежде всего люди и всё так или иначе пропускаем через себя. Некоторые считают, что врачи, в том числе и на гражданке, порою бывают излишне суровыми и даже чёрствыми, или не таким человечными, как пациентам хотелось бы. Но если это даже и так, то в этом есть определённый смысл. Это волонтёры-санитары могут у нас там сочувствовать, жалеть, гладить раненого, как-то с ним разговаривать, чтобы улучшить его душевное состояние... Мы же должны сконцентрироваться и чётко выполнять свою работу, ведь от этого иногда зависит сама жизнь пациента. Да, иногда может быть и нужно привести больного в чувство, когда он на всё жалуется, у него упадническое настроение и вообще «всё плохо». Тогда и нужно сказать что-то очень резкое, чтобы человека как следует встряхнуть.
Но таких, которые от любой царапины в обморок готовы упасть, там, практически, нет. Там больше таких, которые и при тяжёлых ранениях всё рвутся к своим ребятам, мол, как же это так, что они «выпали из команды»...
А у некоторых раненых оптимизма и жизнелюбия столько, что любой здоровый позавидовать может. Был у нас как-то паренёк без обеих рук. Он по понятным причинам не в состоянии был сам себе даже зубы почистить. Когда наши свозили его в баню и помогли помыться, он такой счастливый был... Всё говорил, что теперь жизнь почувствовал. А про себя, мол, ничего страшного не случилось, он же к маме живой вернётся, а всё остальное образуется.
— Вам многое пришлось пережить, а желания отказаться от работы в зоне СВО не возникало?
— Когда уже двадцать лет в армии и понимаешь, что это такое, разве можно в критический момент сказать: «Всё, я умываю руки». Я просто не имею права так сказать. Хотя, в принципе, и могла бы, ведь и дети у меня, и предельный возраст уже скоро подходит. Можно было бы отказаться и не ехать туда, но психологически и морально это сделать невозможно. Наверное, потому что хочется быть со своей страной и со своими людьми, прежде всего. Я не могу даже детям своим показать, что могу отказаться. Мне хочется быть для них в этой ситуации примером.
