Актер и режиссер Сергей Никоненко был одним из гостей только что закончившегося в Туле фестиваля военного кино имени Озерова. В интервью для «АиФ» он рассказал о своем отношении к военному кино и работе с великими режиссерами отечественного кино.
От рядового до генерала
Сергей Гусев, «АиФ в Туле»: Сергей Петрович, с Юрием Николаевичем Озеровым, которому посвящен фестиваль, вы ведь были знакомы?
– Да, мне этот фестиваль очень близок хотя бы только потому, что у Юрия Николаевича я сыграл рядового солдата Сашку Голубева в 1967 году, а через двадцать лет, в 1987 году, играл генерала Родимцева. Это уже в фильме «Сталинград».
– То есть выросли в звании.
– Я дослужился от солдата до генерала у главнокомандующего кино о Великой Отечественной войне Юрия Николаевича Озерова.
А вообще мои киногерои воевали за Полярным кругом – в фильме Егора Щукина «Места тут тихие». Я там играл вместе с Михаилом Глузским. У меня вместе с Людмилой Гурченко была главная роль в фильме Говорухина «Белый взрыв». Здесь уже действие происходило в горах Кавказа. Там герои поднимались на вершину, чтобы взорвать ледяные шапки, образовать лавину и сбросить фашистов с перевала. Мой герой воевал за Сталинград, Ленинград, оборонял Москву, освобождал Белоруссию. Я снимался в венгерском фильме «Так я пришел» очень хорошего режиссера Миклоша Янчо и в болгарском фильме неинтересного режиссера Атанаса Трайкова «Четверо в вагоне».
– То есть нет ощущения, что именно в военных фильмах вы где-то не доиграли?
– Мне кажется, наоборот, переиграл. Я ведь даже отказался от картины, актер который, игравший мою роль, получил государственную премию.
– Это от какой?
– «Горячий снег».
– А почему?
– Устал от войны, столько уже снимался. Я был даже контужен – попал под выстрел пушки на съемках фильма «Освобождение», и плохо слышу. Решил: ну хватит уже мне воевать.
Международный фестиваль военного кино им. Юрия Озерова. 2022
Вначале было слово
– Вы много сейчас смотрите кино?
– Теперь только по рекомендации. Есть у меня друзья, товарищи, кинематографисты, которые говорят: Петрович, это интересно. Тогда я посмотрю.
– Чего, на ваш взгляд, не хватает современному военному кино по сравнению с тем, великим, советским?
– Драматургии. Все равно Юрия Николаевича не переплюнуть по батальным сценам. Тогда, ребята, давайте по драматургии попробуйте. А где наши лучшие драматурги сегодня? Все делают бабки. Даже не деньги, а бабки. Пишут сериалы. За неделю серию написал – бабки в карман.
– В сериале тоже ведь может быть драматургия...
– Для хорошей драматургии побольше надо поработать. Но только хороший сценарий может породить хорошую картину.
– А вы давно видели фильм с хорошим сценарием?
– Давно. Года два или три назад.
– Поделитесь, что за фильм?
– «Крик тишины» допустим. Я был тогда председателем жюри, и настаивал на том, что этот фильм достоин особого внимания. Меня поддержали, и мы отдали этой картине почти все призы. Это о блокадном Ленинграде. Такая человечная история, где интересно следить и за судьбой солдата, и девчонки, которой лет десять-одиннадцать, и она спасает грудного ребенка. Солдат думал, что ребенок погиб, когда обрушился дом. Но дом обрушился, когда этого ребенка уже унесла девочка. Очень трогательная история, до слез. Когда солдат понимает, чей этот ребенок, у него радость, а в зрительном зале все слезами обливаются.
– Может, современным актерам, драматургам просто не хватает школы жизни, которая была у прежнего поколения?
– Не путайте актеров и драматургию. Актер играет по драматургии. Начинается все с белого листа. Вначале было слово. Первое слово – это драматург. У нас же подменили это другим понятием. Пошла свобода, мат на сцену, в кино стали ругаться, начали раздеваться.
Первый насильник в кино
– Хорошее патриотическое кино не обязательно ведь должно быть о войне, согласитесь. В вашей фильмографии есть, например, картина «49 дней» – реальная история о том, как четверо наших солдат оказались на барже посреди океана и выжили.
– Я там сыграл эпизод – пятого солдата, который должен быть на этой барже, а он опоздал. Счастливой стороной обернулось ему опоздание, а то бы тоже голодал. Войны нет, да, но солдаты выжили, не съели друг друга, не сошли с ума. И баржу спасли. Но там, повторюсь, у меня эпизод. Был еще интересный эпизод, я даже не включаю его в свои списки фильмов, в картине «Путь к причалу». Только я себя вижу там на экране, больше никто меня не видит.
– При этом большинство ваших киногероев – хорошие люди. Обаятельные, добрые, свои.
– В общем да, у меня нехороших ребят – даже много пальцев одной руки. Две-три роли, может, найду. Вот в фильме «Звезды и солдаты» Миклоша Янчо у меня роль подхорунжего. Он там интернационалистов расстреливает. «Еврей, армянин? Ну-ка в реку»!
– Хорошее, кстати, кино, необычное, но практически неизвестное сейчас.
– Оно же зарезанное очень сильно. Там у меня была одна сцена – я первый актер в советском кино, который участвовал в насилии над мирным населением. Эта сцена в нашем, советском, варианте осталась, но лишь чуть-чуть. Режиссер говорит: «Давай, насилуй ее! – А как? – Ты что, ни разу не насиловал? – Нет, я как-то по чувству, по согласию всегда».
– Вы ведь еще настоящий шукшинский типаж.
– Абсолютно. И он так считал, для меня это очень важно.
– Помнится ваш герой Васька из фильма «Странные люди», который без предупреждения едет с Алтая в гости к брату в Крым. Брат удивляется: что ж ты телеграмму-то не дал?
– Он отвечает: «А какая телеграмма-то?» Потом: «Дедушка помер. – Какой дедушка? Их два положено».
– Это ведь все наша природа. Примерно так и жили.
– Это Шукшин. Я вам приведу такой пример. Мы приехали на съемку этой картины, а снимали в деревне под Владимиром. Пока там осветители, операторы устанавливали камеры, осветительные приборы, Шукшин сидел на бревнышках. Потом говорит: «Серег, вон бабки сидят на крыльце, видишь?» Я говорю: «Вижу». «Поди попроси их, может, споют нам чего-нибудь. Они же поют застольные песни. А мы бы их записали, и эта фонограмма нам бы колорит придала, атмосферу».
Для меня кино – когда я не чувствую ни режиссера, ни оператора, никого не вижу. Я живу вместе с героями.
– И как? Спели?
– Я пришел: здрасьте, бабушки. Мы вот тут кино снимаем, не могли бы вы нам песни попеть? «А чего же! Красненького поднесете, споем». «Ну ладно», - говорю. «А что за кино?» – спрашивают.
Вот этот сюжет рассказываю. Они: да, вон у нас Степка манькин поехал тоже в город, да и спился там. Это правда, все точно.
Я уже заканчивал рассказывать, гляжу, а Шукшин рядом сидит. Потом говорит: «Ну что, Серег, как рассказывал бабкам, так и играй».
– То есть он специально все затеял?
– Это провокация была, чтобы я пошел к бабкам. Он знал, что бабки народ любопытный, будут спрашивать. А он подошел незаметно, подсел и слушал. Это режиссура великая. До этого мало кто додумался. Я понимаю, что Тарковский – мировой режиссер, но вот не совсем мой. Даже «Андрея Рублева» я смотрю, и вижу, какое мастерство. Но вдруг, когда начинается новелла «Колокол», не вижу мастерства. Вот для меня кино – когда я не чувствую ни режиссера, ни оператора, никого не вижу. Я живу вместе с героями.
– Вы же человек послевоенного поколения. Что самое главное из того времени осталось с вами в жизни?
– Сталин. Я всегда верил, что Иосиф Виссарионович был великий. При этом чуть не погиб, когда пошел двенадцатилетним его хоронить. С тех пор всегда сторонюсь толпы.
