Небольшой городок Новогеоргиевск. Нынче он под водой Кременчугского моря. 11-летняя Нинель с папой завтракают и слушают радио. Мама в Киеве покупает дочери красивые вещи. Через несколько минут девочка перестаёт думать об обновках и начинает переживать только за маму. На улице июнь 1941 года. Киев бомбят.
Паника. Бомбёжки
Нинель Олейник: - Мы не предполагали, что это будет настолько серьёзно. Мама вернулась, и весь месяц родители думали, что обойдётся. В июле народ запаниковал, люди собирали вещи, моя мама тоже начала что-то прятать, но папа закатил скандал. «Мы не сдадим город врагу, вся эта паника надумана!» - говорил он. Вскоре начались налёты, чаще всего бомбили по ночам. Целыми днями взрослые рыли окопы. Нам же, детям, было интересно ночевать в этих землянках - домики из земли и веток, будто шалашы.
Но бомбёжки участились, отец ушёл на фронт, и мама решила уезжать из города. Когда началась война, мой брат учился в Днепропетровске, ему было 19 лет.
Переезжали в жару, брали только лёгкое, чемоданов не было, мама собрала половики и сшила из них мешок. Под дождями добрались до Россоши.
Как-то на рассвете я увидела струйки дыма, услышала взрывы, а мама говорит: «Да что ты, доченька, это гроза, гром гремит!» На самом деле это были бомбы, война была рядом.
Из Россоши мы приехали в Саратовскую область, на территорию, где жили немцы Поволжья. Ни еды, ни одежды. Но нам повезло - мама работала в школе, нам выделили для жилья часть кухни, где был большой подвал. Решили запасаться продуктами, ходили в поля, собирали арбузы, дыни, помидоры.
Антонина Позднякова, корреспондент газеты «АиФ в Туле»: - Неужели этих запасов хватило, чтобы перезимовать?
- Нет, конечно. Как-то в наш совхоз привезли много раненых бойцов. Их расположили в школе, нам же отдали местечко в бараке. Когда же мы пришли забирать свои продукты, то красноармейцы всё, что мы запасли, съели. И пошли мы собирать подсолнухи.
Приближалась зима, надо было думать о тепле, в бараках тогда были сделаны как печь два котла, в коридоре - топка, а в котлах переселённые сюда когда-то немцы варили еду. Когда началась война, они все уехали отсюда, а мы в бараках их жили. Мы с мамой приспособили меньший котёл для еды, а в большом зимой грелись.
Меня в эту зиму спасала работа - устроилась телятницей, мне разрешали кормить молоком телят и самой его пить. Маме было труднее, в школе еды никакой не было, вскоре она в прямом смысле опухла от голода - серьёзно заболела.
От гибели мы спаслись в Алтайском крае, где военкомом работал мамин брат. По пути в поезде нас подкармливали солдаты, а как-то раз, выйдя за водой, я чуть не опоздала на поезд, до следующей станции пришлось ехать с другой стороны вагона на подножке.
В декабре 1942-го нас разыскал мой брат. Он вернулся на костылях, война забрала у него ступни и кисть правой руки. Контуженый, по ночам часто кричал «Бей!», «За Родину!», «За Сталина!». Приходил в себя долго, потом стал учителем в местной школе, а мы уехали в Бессарабию. Маму отправили туда восстанавливать советскую власть.
- Брат, наверное, не любил рассказывать о том, где был и что видел?
- О том, через что он прошёл, я узнала только в Туле. Брат рассказывал, что из Днепропетровска их отправили на практику в Сибирь, где и застала их война. Из сибиряков собрали полк и отправили под Тулу, в Ясную Поляну.
Три года назад я прочитала про «Забытый полк» - книгу, которая находится в музее Алтайского края. Благодаря зятю, директору школы, я связалась с музеем, и мы начали переписываться. Книгу мне прислали. Конечно, про брата там не было ничего, но я поняла, каково ему было.
- А что было с вашим отцом?
- Папа вернулся с фронта только в 1946 году. Первое его письмо от него мы получили «из самого скверного городишки России, если помните Лермонтова» - так он написал из Тамани. Дошёл до Берлина. Письма мы от него получали редко.
«Оно тебя любит»
- В Бессарабии я окончила школу, там же познакомилась с будущим мужем Александром.
Знакомство было школьным, 1 сентября. В городке, где мы жили, дети делились на «советских» - приезжих и «местных» - болгар, молдаван, румын, евреев.
И вот захожу в школьный двор, а там много мальчишек, только приглянулся мне один - светленький с голубыми ясными глазами, местные-то тут все тёмные были.
Я тогда в восьмом классе училась, он - в десятом. Мы виделись несколько раз, а потом мне пришлось уехать из-за отсутствия жилья, вернулась уже в 10 классе, а его не было.
- Но судьба всё равно настояла на своём?
- Однажды я приехала в гости, и мы вновь встретились в литературном кружке. Играли в бутылочку: становились в кружок и тот, на кого покажет, должен был или поцеловать, или ремнём по ладошке шлёпнуть. Нам выпало последнее. Ударил он меня ремнём, а я, то ли от обиды, что не получилось поцеловаться, то ли ещё от чего, расплакалась, выскочила из комнаты.
Через два дня мне надо было уезжать. На последнем свидании мы сидим на лавочке, слышу, как у него сердце стучит. «Чего это у тебя так сердце-то тарахтит?» - спрашиваю. А он в ответ: «Оно тебя любит».
Это был первый и единственный раз, когда он произнёс это вслух. У меня осталось более 300 писем, где были и признании, и нежные слова, но вслух он сказал это лишь однажды. Мы прожили 51 год.
Я уехала, но мы переписывались. Он раз в год приезжал в Одессу, где я училась, вечером я его провожала. Так прошли три года.
В 1951 году он приехал в отпуск надолго, поехали отдыхать на море, прожили там две недели и поняли, что больше нам не стоит расставаться. Вернулись и расписались, он уехал, а через девять месяцев у нас родилась дочь - Сталина (ударение на втором слоге. - Ред.).
Школа на болоте
- Как же вы попали в Тулу?
- Отучилась в Одессе в 1951 году, после свадьбы началась наша жизнь «советских цыган» - Минск, Пенза, Измаил, Одесса. Пермь, Тула.
В ноябре 1961 года встала на учёт, работы не было. Через полгода в 34-й школе Привокзального района мне предложили полставки библиотекаря. Как сказали, «на время» - девушка ушла в декрет. Проработала я там четыре года, стала учителем русского языка, потом заместителем директора, а в 1965 году, приняла новостройку - строили 19-ю школу в районе гастронома «Весна». Там тогда было болото и глина. В этой школе я проработала 19 лет.
- Ушли на пенсию воспитывать своих внуков?
- Да, занималась внуками, но после ухода на пенсию меня пригласили в 1987 году в женсовет, который в годы распада Советского Союза преобразовался в женскую организацию.
Мы помогали женщинам, которые тогда остались без работы, без специальностей - бесплатные курсы вязания, вышивки, шиться. Так как в организации было много бывших учителей, то занимались с детьми русским, иностранным языками, литературой, математикой, готовили ребят в институты, собирали вещи и развозили их по области в дома престарелых. С нами плотно работали соцзащита, организовали шефство над пожилыми учителями. Позже мы организовали социальную парикмахерскую.
На базе нашей организации образовался и нынешний центр детского развития «Монтессори», где молодые учительницы обучают детей по методике Марии Монтессори - детского врача и психолога из Италии. Основной идеей является стимулирование ребёнка к самообучению. Задача воспитателя - помочь организовать деятельность малыша, не вмешиваясь в процесс, а наблюдая со стороны.
Сейчас три года, как я уже не веду дела в организации.
- Ваши родители - учителя, вы сами учитель со стажем более 20 лет. Дети продолжили династию?
- Дочь моя стала учителем математики, а сын Владимир пошёл по стопам отца. Он военный, прослужил 27 лет. У меня трое внуков и два правнука. Средняя внучка стала почти учителем, а потом через пять лет ушла в социальную сферу.
Вокруг меня всегда находились учителя, так или иначе я работала в этой среде, вот мой зять - директор одного из центров образования. Кстати, эти центры - один из предметов наших с ним споров.
- Хотите сказать, что из-за смены названия поменялось и содержание?
- Я выросла в учительской семье и родилась в стране, где работали Сухомлинский и Макаренко. А школа, в моём представлении должна быть домом радости. Надо, чтобы в школе был микроклимат, чтобы дети шли с желанием, а родители могли прийти раз в неделю, посидеть на уроках, побеседовать с учителями. Когда у нас был конец четверти, мы снимали кинотеатр, и родительское собрание проходило там - выставка тетрадей, живое общение. Сейчас этого нет, о личности ребёнка меньше всего говорят - только бумаги кругом и отчёты.
Кроме того, я всегда считала, что учителем надо сначала родиться, потом уже стать им. Я видела разных учителей: молодые были, которые быстро уходили, а были и в возрасте, с консерваторским складом ума, но без эмоций. А какая литература без эмоций?
И вновь - надежда
- В Туле возле вечного огня на Площади Победы появился Пост №1. Как вы относитесь к его реанимации?
- Когда мы впервые открывали этот пост, в карауле стоял мой сын, он учился в 8 классе. Их класс это воспринимал серьёзно. Насколько сейчас стоящие там ребята понимают значение этого поста, не берусь судить, но хочется верить, что понимают.
Хотя, когда читаешь о подростках, жаривших картошку на Вечном огне или прикуривающих от него, становится страшно и очень больно.
Вернуться к нравственности сложно. Ведь всё так быстро разрушили.
Всё строим. Но не то. И не о том говорим. Мы играли с детьми в зарницу, мы встречались с родителями и проводили время вместе с ними, но теперь всё заменяет Интернет, на то, чтобы восстановить былые идеалы и ориентиры, нужны годы. Моей внучке 28 лет, и она ещё интересуется пионерами, походами, расспрашивает меня о войне, а вот 18-летний внук уже нет.
- Всё столь безрадостно?
- У нас всегда есть вера и надежда, это помогает и спасает от любых невзгод и проблем. Это спасало на войне, это помогает и в мирное время. Так что будем верить и надеяться, что всё будет меняться только к лучшему.