Актёру и ректору Щукинского института Евгению Князеву 9 августа исполняется 70 лет. Мы поговорили с ним об актёрской профессии, русском языке, нецензурной лексике и, конечно, о родном городе. Евгений Князев родился и вырос в Туле. Подробнее — в материале tula.aif.ru.
Об англицизмах и ненормативной лексике
Сергей Гусев, tula.aif.ru: Евгений Владимирович, пока мы с вами договаривались об интервью, вы уже ехали из Москвы в Борисоглебск Воронежской области. Там что-то происходит интересное?
Евгений Князев: Фестиваль русской словесности. Меня пригласили, так как я являюсь членом государственного совета по русскому языку и литературе. Откликнулся на предложение с большим удовольствием.
— Современный русский язык — интересная тема. Столько в последнее время поблажек в пользу разговорного языка. Как считаете, насколько это нужно?
— Наверное, какие-то изменения определённых слов будут и дальше. Комитету по русскому языку поручено сделать новые учебники, которые соответствовали бы новым нормам и были бы одинаковые по всей стране. Мне поручено быть соавтором вместе с обществом «Знание», различных чтецких клубов, прививать любовь к чтению, показывая образцы русской литературы. Собственно, я фактически давно этим занимаюсь. У меня много литературных программ, и я очень часто езжу с ними по разным городам. И потом русский — это же язык межнационального общения огромной страны.
— Ещё теперь много говорят о влиянии англицизмов.
— Да, конечно. Сейчас даже не столько о нормах нужно заботиться, сколько о сохранении русского языка. Мы очень часто стали подменять английскими словами те понятия, которые есть в русском языке. Это становится обычным делом.
— Как считаете, от чего больше вреда — от англицизмов или ненормативной лексики, которая фактически становится нормой?
— В бытовом смысле думаю, что мы ненормативную лексику не искореним. Это было и это будет. Но это же не есть предмет публичного выступления.
— А как же сериалы, кино? Там это стало не таким уж редким явлением.
— На сегодняшний день это непозволительно. Следить за тем, чтобы не использовался мат, поручено самим компаниям. Во всяком случае, на тех платформах, которые я смотрю, с этим не сталкиваюсь.
— Может просто не снимаетесь в таких сериалах?
— Лично я никогда и не буду этого делать. В нашем театре, в спектакле «Война и мир», князь Болконский цитирует известную французскую песенку «Мальбрук в поход собрался, наелся кислых щей. В походе обосрался и умер в тот же день». Хоть это достаточно литературно звучит, я стараюсь не всё проговаривать. Однажды режиссёр меня заставил это слово произнести. Потом ко мне подошёл один наш молодой актер: «Евгений Владимирович, не говорите так в стенах нашего театра, это очень некрасиво звучит. Лучше как-то подомните под себя, чтобы не было слышно». Я бы и сам так сделал, но порадовался, что у молодых людей это понимание тоже есть. Значит, у нашего театра есть будущее.
— Не могу представить, как это всё при родителях произносить. Есть же внутреннее приличие. Вопрос сложный. Но меня совершенно уничтожает, когда иду по улице, впереди меня две девочки или девочка с мальчиком, которые между собой разговаривают и мат для них как бы норма. Я тогда думаю: боже мой, куда мы катимся. Потом прихожу в театр и этого не слышу. В кино тоже не слышу. На собраниях у нас так не выступают. Мы говорим в нашем театральном институте: ребят, вы должны быть каким-то образцом, примером. На вас смотрят. Если вы будете позволять себе подобные выражения, люди будут думать, что это в принципе возможно.
— Это же ещё и вопрос словарного запаса. Человек, который много читает, найдёт возможность выражать свои мысли как-то иначе.
— Безусловно. И чем больше твой словарный запас, тем ярче ты можешь выразить свою мысль. Даже известное выражение «Пошёл ты...» можешь сказать более затейливо.
Выступал перед Брежневым
— Студенческие годы вспоминаете?
— Я часто вспоминаю и Тулу, и студенческую свою жизнь. Людей, с которыми я встретился в родном городе. Это есть, и от меня уже никуда не денется. Когда уже заканчивал учебу, я в составе сводной агитбригады тульских стройотрядов участвовал в большом концерте в кремлёвском Дворце съездов. На этом празднике должен был присутствовать генеральный секретарь Леонид Ильич Брежнев, и я перед ним выступал в 1977 году. Главное, что это было, кажется, так недавно. Вспоминается гостиница «Юность», где мы жили. А недавно около этой гостиницы вдруг открыли театр, куда меня позвали с выступлением. С радостью откликнулся на приглашение, потому что это была моя юность. Всё так переплетено в этой жизни.
— Можно сказать, что это выступление во Дворце съездов стало для вас каким-то трамплином в будущее? Например, помогло поступить в театральный институт.
— Нет, к поступлению оно никакого отношения не имело. Тем более, чтобы не забыть текст, нас записали, и мы должны были рот только открывать, а сами со сцены не читали. Просто попасть артикуляцией в самого себя.
— Ничего себе.
— Это, наверное, справедливо. Когда ты видишь такую сцену, может что угодно произойти. Можешь даже тысячу раз знать текст наизусть и вдруг его забыть. У меня, кстати, так было, когда я в театр Вахтангова поступил. Не прошло ещё двух месяцев, как я закончил институт и меня срочно вводили на роль в «Мистерию-буфф». Когда начался спектакль со мной случился шок. Я текст забыл. Так что всё бывает.
— И как вышли из положения?
— За меня говорили текст партнеры. Руководитель театра, тогда это Симонов Евгений Рубенович, был в ужасе, кого он взял. Слава богу, наш театр очень доброжелательный по отношению к людям. Актёры пришли к Симонову и сказали: у молодого человека случился шок, надо дать ему возможность сыграть ещё раз. Если этого не сделать, может произойти катастрофа. Он с трудом, но разрешил. Я после этого провала уже собирался сесть в самолёт, поскольку это было на гастролях в Томске, улететь и больше никогда профессией не заниматься. Очень благодарен за поддержку коллегам своим.
Хороший спектакль — редкий дар
— Как часто с нынешней молодёжью случается подобное? Иногда кажется, что они более в себе уверенные.
— Волнение всё равно никуда не девается. Ты видишь, как актёр прекрасно работал, всё шло очень хорошо, и вдруг перестает существовать на сцене так, как он репетировал. Понимаешь, что это волнение. Это опыт, большой опыт. Да у меня самого, прошло уже сколько лет, а волнение премьерных спектаклей нечеловеческое. Во рту пересыхает. Кажется, что ты всё забудешь. Потом как-то справляешься.
— Так и должно быть, значит?
— Волнение — это неплохо. Значит, человека волнует предмет, которым он занимается. Для меня, когда человек волнуется, значит что-то хочет.
— Каково это — начинать в театре, где уже есть такие асы, как Лановой, Ульянов? Поневоле потеряешь дар речи.
— Ну конечно. Да мне тогда вообще любой человек, который работал в театре, казался недосягаемой фигурой. Даже не называя таких имен, которые вы называете. Это потом уже, спустя время, ты приглядываешься и понимаешь, что у этих людей такие имена, потому что они могут делать так, как никто не может сделать. Были на моей памяти случаи, когда большие артисты вводились на роль другого артиста, и она из блистательной превращалась в обыденную. Ну выходит человек, ну говорит слова, ходит по сцене, но никакого от него воздействия не происходит.
— Это первооснова. Не может каждый человек знать всё. Но когда ты сталкиваешься с хорошим художником, строителем или представителем другой профессии, если он личность, тебе интересно с ним общаться. При этом не важно, что он не прочитал Майн Рида или не знает Кафку. Студентам мы говорим: ребята, воспитывайте в себе личность. Тогда вы будете интересны зрителям.
— К сожалению, очень часто происходит наоборот. Смотришь какой-то фильм и понимаешь, что исполнителю главной роли до личности далеко.
— Это редкий дар, чтобы появился какой-то, например, спектакль, и всем хотелось его посмотреть. Мы даже предположить не могли, когда к столетию театра выпускался пятичасовой спектакль «Война и мир», что он будет настолько популярен. Но вот уже пять лет мы играем его несколько раз в месяц, и зрители не уходят. Им важно слышать мысли Толстого, смотреть на актёрскую игру.
— Каково это пять лет подряд по несколько раз в месяц играть один и тот же спектакль?
— Некоторые спектакли мы играем и по 20 лет. У нас с Василием Семёновичем Лановым был спектакль «Посвящение Еве», мы его играли ровно 20 лет. «Три возраста Казановы» тоже лет 18 играли. Что-то новое всё равно находится. Каждый раз спектакль имеет другое лицо, и ты немножечко по-другому всё делаешь. Твои эмоции передаются зрительному залу. Это так чувствуется, когда зрительный зал с тобой, когда он тебя воспринимает. Ты даже паузу можешь делать длиннее, чем нужно. Знаешь, что в это время люди сидят и сопереживают этой паузе вместе с тобой.
Подписывайтесь на АиФ в  MAX
|
