Для этого разговора мы встретились несколько лет назад. По разным причинам интервью не было подготовлено сразу. Зато сейчас прекрасный повод о нём вспомнить. 15 июня исполняется 85 лет протоиерею, педагогу, кандидату богословия, профессору Тульского государственного университета, почётному гражданину Тулы Льву Павловичу Махно.
Кто не трудится, тот не ест – мораль христианская
Сергей Гусев, tula.aif.ru: Отец Лев, вы пришли к служению в церкви в непростое время, когда атеизм, можно сказать, был государственной политикой.
Лев Махно: Я сам из высокопартийной семьи. Мама приехала в Кишинев восстанавливать город после войны. После смерти родителей мне было шесть лет. Нас взяла в семью тётя, папина сестра, она привила веру. Я даже в пионеры не вступал. Один был такой в классе.
– Доставалось, наверное, за это часто.
– Вызывали обычно к директору на собеседование. Но тогда люди были верующие, хоть и несли эту идеологию. Мне по два, по три часа промывают мозги; потом я выхожу, преподавательница подойдёт так, за плечо возьмет: молодец, и дальше пошла. Понимаете, вот это наш народ – люди, которые умеют держать удар. В нужный момент проявляют себя так, как требуют сердце, разум и воля.
– Местный священник должен был написать характеристику. Но не каждый мог это сделать, боялся. Поэтому все искали свой путь. Мне священник отец Димитрий написал сопроводительное письмо, что христианин, который исполняет все требования, бывает в церкви. Но это, знаете, вспоминаешь уже не о себе, а как о ком-то другом.
– Это же хрущёвские времена, когда борьба с религией началась по новому кругу.
– По молодости всё воспринималось по другому, легче намного. Хотя период этот сложный был. Но я не скажу, что какой-то другой период в то время был несложный. В стране была идеология коммунистической партии. Конечно, мы волей-неволей тоже участвовали в строительстве. Нужно было исполнять то, что придумано партией. Партия велела, партия заставила, партия повела.
– И церковью старалась руководить.
– Церковью, с точки зрения той идеологии, обязательно надо руководить. Это же страшная организация, которая может куда угодно завести народ. Это, как вы понимаете, я с иронией говорю. Почитать сейчас документы времён патриарха Тихона первых лет после революции, их издали сейчас – волосы дыбом становятся. Но ведь кадры должны быть не насаждаемые кем-то, а взращённые народом своим, и поставленные на служение своему народу. Думаю, это не повторится, всё, что мы прошли. Но я всё равно вспоминаю хорошо и по-доброму своё время. Оно давало школу, формировало меня. Я вообще никогда не вспоминаю плохого, только хорошее. Хорошего было много. Считаю, это всё равно был промысел Божий для России, который мы должны были пройти.
– Тем более даже в Кодексе строителя коммунизма можно увидеть не совсем партийные установки.
– Всё равно он связан с христианством. Кто не трудится, тот не ест – мораль-то чисто христианская. И люди идейные, которые были, они порядочные по сути своей. Их нельзя перечеркивать. Каждое время несёт своё. Я много людей того времени знаю, от которых до сих пор в восторге. Они были способны на поступки.
– Знаю, что вы дружили со знаменитым клоуном Олегом Поповым. Интересный факт.
– Я не стеснялся общаться, приходил к нему и за кулисы в цирк. Олег Попов хорошо очень относился к моей семье. Он и ночевал у нас дома несколько раз.
Париж и Нью-Йорк – это разная эмиграция
– В 1982—1985 годах вы неожиданно уехали из Тулы представителем Патриарха Московского и всея Руси и настоятелем Николаевского собора в Нью-Йорке.
– Тогда это была экзотика – из Тулы в Нью-Йорк едет человек в ранге посла Русской церкви, голова кругом. Потом из Нью-Йорка приезжаешь сюда, все сразу: «ах выгнали его, выгнали за пьянку». А я никогда не пил. Потом через полгода тебя назначают в Париж, представителем Патриарха Московского и всея Руси и настоятелем храма Трёх Святителей. И те, кто треплет твоё имя, замолкают. Так получилось в жизни, что мне пришлось возглавлять церкви за рубежом. Это очень ответственные посты, очень. Там нужно показать себя не только как священника, но как гражданина, семьянина. Там тебя словно через лупу просматривают, а это переносится на твою страну, на твой народ. Уезжая с Родины, ты едешь как миссионер. Несёшь ответственность не только за себя, за свою церковь, но и за свою Родину, которая тебя воспитала. Я служил искренно, в обиде никто не был. Не опозорил ни себя, ни свою церковь.
– С кем-то из интересных людей вас судьба там сталкивала?
– Я отпевал отца Сергия (Шевича), это сын генерала царской армии Шевича. Он был архимандритом, в моём благочинии. А так среди моих прихожан были знаменитые Кисельманы, Бобринские, Шереметьевы. Мария Гурко, дочь генерала Гурко, была водителем у меня. Так что личности все очень интересные, можно долго говорить в отдельности о каждом. Но в целом эмиграция, которая была в Париже и в Нью-Йорке – это две разные эмиграции. Если в Америку люди ехали за долларом, то в Париж – за мыслью. Они создавали школы, чтобы дети не забыли русский язык. Это особая эмиграция.
– То есть русская культура для них по-прежнему была важна.
– Они хранили её, и всегда хотели вернуться в Россию. У них и чемоданы были готовы для отъезда. Но это, конечно, блажь. Никуда они не могли уехать, потому что по-прежнему жили семнадцатым годом.
– Прежде всего, когда вы общаетесь с такими людьми, вы сами воспитываетесь. Вы видите людей, которые не какие-то отщепенцы России, это действительно её цвет. Они приходили исповедоваться, причащаться, я чаепитие для них устраивал. У них язык даже другой, общение другое. Нужно видеть, как они общаются с тобой и друг с другом.
– Можно сказать, что они видели в вас далекую Родину?
– Конечно. Во мне они всегда видели Родину. И я Родину всегда свою любил и люблю, независимо от того, какова она по отношению к тебе. Родина не соединяется с отрицательными личностями. Только с созиданием, с положительными людьми, с церковью своей. Ведь церковь приносила в советское время много полезного, и могла успокаивать миллионы людей. Церковь много сделала для Родины.
Это судьба
– Мы сейчас общаемся в Покровском храме на улице Металлистов. Совершенно потрясающая тут атмосфера.
– У нас лучшего из восстановленных храмов нет, и могу сказать смело – не будет. Я благодарю Бога, что мне повезло это сделать. Ведь туалеты уже общественные тут были в алтаре. Позор! И ходили сюда гадить кто? Из пединститута преподаватели. Я стою, он заходит. А вы-то что!? Доктор наук исторических! Не стыдно вообще?
– Но к тому времени и от храма старого уже мало что оставалось.
– Выкопаны были в глубину ямы под два метра и залиты бетоном. Потому что тут была лаборатория, которая следила за взрывами на всём земном шаре. Дурь – использование помещения под такие стратегические назначения. Ну почему тогда хотя бы не привести в порядок крышу! Я когда получил этот храм – здесь берёзы в двадцать пять метров высоты росли на крыше.
– Вы так давно в Туле. Скоро уже шестьдесят лет исполнится служению в этом городе.
– Я приехал сюда по благословению своего духовника – отца Андроника Лукаша, он благословил меня. Мы приехали с женой, как раз в день Иверской иконы Божьей матери, а я потом стал настоятелем в храме этой иконы. Здесь, в Туле, был Владыка Варфоломей (Гондаровский). Прекрасный человек, он обладал сильным внутренним духовным состоянием. Заканчивал свою жизнь архиепископом Тульским и Белёвским. Он меня, помню, вызвал. Говорит: «ты вот ходишь, совершаешь требы. Дай адреса, кто особо нуждающийся». Таких людей много было. Даёшь адреса, смотришь – он уже туда отправил помощь, туда отправил.
– Но ведь церкви в то время запрещено было заниматься благотворительностью.
– Он тайно делал. Потрясающий был человек. В совершенстве владел английским, сопровождал делегации, работал в Иерусалиме одно время.
– Получилось, вы не раз уезжали из Тулы, но потом всё равно сюда возвращались. Судьба?
– Да, на всю жизнь здесь остался. И я не жалею, действительно было интересно. Многое сделано, много борьбы, много интересных случаев. Получилась школа, которая дала мне не только жизненный опыт, но прежде всего сделала меня личностью.
