В день памяти и скорби Тульский академический театр драмы показал премьеру своего новомосковского филиала по повести Бориса Васильева «А зори здесь тихие». Несмотря на прекрасную летнюю погоду, зал оказался полон, все билеты были проданы — невиданное дело для любого российского театра в разгар лета. Тульский драматург Рагим Мусаев рассказал «АиФ в Туле» о том, как работал над пьесой, какие новые детали ему удалось расшифровать и почему история молодых девочек, ценой своих жизней остановивших врага, и сейчас трогает зрителей всех поколений.
История для кино
— Все занятые в спектакле актеры прониклись этой повестью и очень ответственно подошли к ее воплощению на сцене. У нас все девчонки пришли на первую читку с книжкой Бориса Васильева. После чего начались бои без правил — почему в оригинале так, а здесь расхождения. Почему в оригинале эта сцена есть, а здесь ее нет.
Каждое поколение немного по другому воспринимает эту историю. Мы все равно не можем ощущать ее сейчас так, как люди, пережившие войну. Делаем это опосредовано — через книги, которые читали и фильмы, которые смотрели. Поэтому у нас все равно будет другой взгляд. Но мы попытались максимально отойти от штампов, рассказать все без пафоса и без нагнетаний.
Вообще «А зори здесь тихие» больше киношная история, поэтому для театра какие-то моменты пришлось переосмыслить. Чуть-чуть переписать, перейти к обобщениям. То, что красиво можно сделать в кино, в театре будет выглядеть глупо. Особенно когда идет речь о смерти людей. Эти сцены в театре лучше впрямую не изображать. Мы и начали работу над спектаклем с режиссером Анной Терешиной с того, что решили — нельзя показывать, как девочек убивают. Главный художник театра Ирина Васильевна Блохина придумала странные, но очень интересные декорации, которые в зависимости от ситуации становятся то болотом, то лесом, и придают особую атмосферу спектаклю.
Говорящие фамилии
— Если брать классический советский фильм, там очень много фронтового быта. Для того, чтобы так сделать, надо самому быть фронтовиком. И режиссер, как я знаю, специально собирал в съемочную группу людей, прошедших войну. Мы же пошли по пути обобщения, по пути символов. Тем более что эти символы, на мой взгляд, заложены в оригинале. Просто на них никто с этой стороны не смотрел. Начиная с того, что у героев говорящие фамилии.
Кто у нас Женька Комелькова? Комелек — домашний очаг. О ней даже по тексту повести говорят: ой, ты пришла, с тобой тепло стало. Лиза Бричкина — от слова бричка, повозка. Такая девка рабочая, надежная, деревенская, все может, на все способна. Трудолюбивая, терпеливая. Галка Четвертак — она сирота, без семьи, без роду без племени, четвертинка такая. Даже наоборот, умирая, она обретает семью, окончательно вливается в этот девчачий коллектив. Софья Гурвич — понятно. Здесь речь о том, что все национальности воевали на фронте. Рита Осянина — осанна, мать, идеальная женщина. Васков — такой вот Васек, простоватый, где-то чего-то не знает. Он сам говорит: вот эти по десять классов закончили, а я четыре класса. Медведь отца заломал, я пошел работать, какая учеба мне была. Но на таких Васьках Россия держится. Он надежный, железобетонный, сделает именно так, как надо.
Дальше также очень много символов. Васков охраняет что? Станцию, на которой, по сути, уже ничего нет. Там поезда не останавливаются, водонапорная башня разрушена. Он охраняет старый пакгауз, каждый день приходит и записывает в журнал, что все в порядке. У каждой из этих пяти девочек, героинь повести, есть история какого-то небывалого попадания в это место. Они все не должны были здесь оказаться, просто обстоятельства так сложились. В конце повести Васков говорит: сейчас ладно, война идет. А после войны поймет кто-то, за что вы здесь умерли? Мы что, дорогу охраняли? На что ему героиня отвечает: мы не дорогу, мы родину защищали. На мой взгляд, это история про то, что в нашем народе всегда есть люди, даже если это не их прямая задача, способные на подвиг в любой ситуации. Это тот народ, когда вдруг родина в опасности, способный на подвиг даже там, где, может, они не должны этот подвиг совершать.
Это что? Про подвиг?
— Вклиниваться в классический текст повести Бориса Васильева, конечно, было страшно, а что делать? Когда прочитал повесть в первый раз, понял, что она замечательная, но что я с ней делать буду — непонятно, она не сценичная. Но я развивал идеи Бориса Васильева, его подходы.
Мы не смогли найти ни одной инсценировки повести, когда она переведена в пьесу. Хотя практически сразу после того, как «А зори здесь тихие» были напечатаны, их поставили в ленинградском ТЮЗе. Это была первая инсценировка в стране. Но еще сам Борис Васильев писал, что она неудачная. По-видимому, проблема была как раз в том, что в театре очень бережно хотели сохранить авторский текст, на сцене это не очень хорошо смотрелось. Потом появилась очень известная постановка Любимова на Таганке. Но это была режиссерская версия. А в чем проблема режиссерской версии — она сделана под конкретную постановку.
Работая над пьесой, я отталкивался от последнего абзаца повести, там буквально несколько строчек. Постаревший Васков и выросший сын Риты Осяниной Альберт приезжают, чтобы возложить плиту на место гибели девочек. Причем они даже не напрямую названы, мы косвенно понимаем, что это они. У них начинается разговор, и Васков рассказывает теперь уже своему сыну, которого он, как и обещал когда-то его матери, вырастил и воспитал, об этой истории.
Вечный вопрос в театре — почему мы сегодня ставим эту историю, почему о ней вспомнили? Вот этот Альберт Осянин и становится мостиком в современность. Причем, мы очень старались не осовременивать повесть, а именно сделать как бы сегодняшний взгляд на то, что происходило тогда, не разрушая сложившегося восприятия этой истории у массового зрителя.
Если мы возьмем советский фильм, героини в нем старше своих книжных прообразов. Вопрос не о том, как они сыграли, они это сделали гениально. Но в фильме тоже есть свои условности — я к этому веду. В нашем спектакле девчонки находятся примерно в том же возрасте, как в повести. Это как раз те мелкие девчонки, где-то взбалмошные, где-то хихикающие. Сапоги с них сваливаются, форма не сидит, ружья тяжелые. Люди на них смотрят и удивляются — это что, про подвиг? Это как? А вот так. У Васильева много смешного в этой истории. Как в начале повести солдатики водку пьют, за бабами бегают. Но опять же это не просто так включено, напоминает о том, что эти девочкам жить бы и жить, они полны этой жизнью, но вышло так, что им суждено было погибнуть.
Многие видели эту историю на экране, или увидели в своем воображении, когда читали книгу. Но театр — это то живое, когда все рождается здесь и сейчас. Мы сейчас привыкли к экранным историям — у нас же интернет теперь все время. Но чтобы почувствовать живой нерв, надо увидеть все своими глазами.
И еще. Сейчас очень непростая ситуация в мире. Чтобы понять происходящее сейчас, надо смотреть про то, как было когда-то. Там все ответы есть, потому что эта история уже перешла в разряд классических сюжетов. Они могут быть в любой момент вынуты с книжной полки и опять будут современны, давать ответы на сегодняшние вопросы. На эту историю сейчас реагируют так, как еще пару лет назад никто бы не реагировал. Все происходившее когда-то давно стало вдруг значительно нам ближе сейчас.
