26 ноября любимая актриса любимого в городе театра отмечает юбилей. Мы поговорили с Натальей Савченко об отношении к профессии, работах и о том, бывает ли внутренняя культура с нецензурными выражениями. Подробнее - в материале tula.aif.ru.
«На комедиях надо воспитывать»
Сергей Гусев, "АиФ в Туле": Наталья Петровна, в последнее время мы видим вас на сцене в самых разных амплуа – от драмы до разбитных комедий. А какое из них вам сейчас ближе всего?
Наталья Савченко: С возрастом начинаешь получать удовольствие от жанра трагикомедии. Никогда стараюсь не играть выжимание слезы у зрителя. У меня всегда это правда. Я молодым артистам иногда говорю – не идёт у тебя, не надо. Придумай ход какой-то другой. Изображать эмоцию – это настолько плохо в нашей профессии, не надо.
Я, конечно, понимаю, что есть театр представления и есть театр переживания. Лучше, когда они соединяются. Но в театре представления должен быть такой высокий пилотаж, чтобы никто даже не подумал о том, что это просто представление, просто очень хорошие артисты. А вообще я очень консервативная женщина. Не в смысле современного существования, смелых решений. Я могу их посмотреть, что-то даже может понравиться. Но уж участвовать в этих смелых решениях для меня должен быть очень большой соблазн. Потому что мне уже давно нравится актёрский театр и артист в процессе. Это не значит, что взрослый артист обязательно будет в процессе. Он как молодой не был, так и старый не будет в процессе. Просто молодой хочет этому научиться и у него получится, если мозги есть.
– Спектакль «Прощальный смех», где действие крутится вокруг урны с прахом умершего человека, вы к таким смелым действиям относите?
– Его сейчас нет в репертуаре, и мне безумно жалко этот спектакль. Он был вкусный, стильный, смешной. Там всё как в хороших американских фильмах: каждые десять секунд – гэг. Это правило комедии. Только отсмеялись, вздохнули, отдохнули, пошёл гэг. Отсмеялись, отдохнули, пошел гэг. То есть всё было вот на этой схеме сделано. Парадокс, но на комедиях тоже надо воспитывать. Самые дорогие в Голливуде люди те, кто придумывает гэги. Вот эти маленькие вкусности, когда смеются все.
– Зато до сих пор идут «Знойные мамочки».
– Седьмой сезон. Меня удивляет это. Очень удивляет. Главное, что эта история вкусно сыграна. Особенно это стало заметно с вводом в спектакль Дмитрия Краснова. Моя сокурсница по училищу Ирина Мазуркевич. Мы как-то с ней созваниваемся, она говорит, что хочет приехать, на меня посмотреть на сцене. А мы как раз на гастроли в Минск собирались. Она сразу: «О, давай, я к маме приеду». У неё мама в Минске живёт. Всегда в таких случаях хочется же какую-то серьёзную работу показать, и я ей говорю: «Ир, я везу комедию, «Знойные мамочки». Там смотреть сильно нечего». Она: «Ну ладно, приду на первый акт, не понравится, уйду».
Она просидела весь спектакль. И сказала: «Вы что, совсем обалдели? Замечательный спектакль. Я тоже хочу у себя такой поставить. Вы так современно существуете, а главное не педалируете хохмы, проскакиваете. А зал сам реагирует». Сейчас мы ввели Юру Богородицкого. Видите, полный зал. Значит, мы этот уровень и после ухода Димы поддержали.
– В прежних своих ролях многое бы хотелось сейчас исправить?
– Конечно. У меня такое ощущение, что первый этап своей жизни я шла по профессии на способностях. В период антрепризы, когда под руководством Дмитрия Алексеевича Краснова у нас была коллегиальная работа, я очень чётко вышла на понимание того, как я хочу, как получается, и как надо.
У нас была очень творческая жизнь, зависевшая от нас. Мы тогда выпустили сказку в антрепризе «Детская площадка», и пригласили на неё Александра Иосифовича Попова. Он посмотрел и сказал: «Ну, конечно, у вас сказка – восемь артистов высшей категории. У меня такого в театре нет». А высшая категория действительно не играет сказки. Мы были счастливы от того, что делаем. Вот тут я почувствовала вкус созидания и очень легко сразу вошла в жизнь, когда вместе с режиссурой ответственна за то, что получится. Началась взрослая сознательная жизнь в профессии. Ведь когда я до этого играла сказку? Последний раз перед родами – это был «Царь и солдат».
– И в театральном сказки не играли?
– Я не была молоденькой девочкой никогда. Я была взрослой женщиной. Уже взрослой, в двадцать лет. Мне потом педагоги говорили: «Не переживай. Будет тебе 35-38, они все сойдут, а ты будешь как яблочко». Это правда. У меня очень долго было 40-45, и потом переход на взрослость. У меня не было проблемы молодой героини, которая не знает, что ей в более старшем возрасте делать. Рахлин Рафаил Павлович мне хорошую вещь сказал. А у него я выходила социальной героиней. «Не переживай. У тебя редчайшее амплуа – трагикомическая актриса. Запомни на всю жизнь».
«По реке плывёт топор»
– Оказывается, «Блоха», которую режиссер Александр Плетнёв поставил в Туле по пьесе Замятина, сохранилась хотя бы в видеозаписи. С репертуара же его сняли очень быстро.
– Это единственный спектакль за всю мою жизнь в Туле, который не принял тульский зритель. Но это лучший спектакль. Та-а-акой спектакль поставил Плетнёв! Но его закопали, написали письма по инстанциям и убрали. Я была так возмущена!
– Тула не поняла другого Левшу или того, что про «Тулу-городок», как в «Тульском секрете», не спели?
– Дело в том, что Рацер и Константинов, авторы пьесы «Тульский секрет», немножечко испортили ситуацию, когда Левшу начал играть самый красивый артист в театре. Почитайте Лескова. Косой, рыжий, хромой, маленький, какой ещё. Я два раза играла про Левшу в «Тульском секрете», и третий спектакль был плетнёвский. Но плетнёвский – это песня, а не спектакль. И придуман, и решён, и замятинский абсолютно, со своим, современным прочтением. Он же ещё на очень большой риск пошёл. Ему в первой картине нужен был очень большой шок. Царь-батюшка, что делать? – Ну что-то такое, чтобы вы меня удивили-удивили. И Плетнёв пошёл на частушки с матом, которые, конечно, и добили спектакль. Вот эти – по реке плывет топор, и так три-четыре подряд.
В общем, этот период «Блохи» сродни времени, когда мы «Тартюф» Мольера выпускали.
– Тот самый, который ставил будущий олигарх Гусинский?
– Это была его дипломная работа на сцене тульского театра. Лучший «Тартюф», который я видела, а я их четыре или пять смотрела. Там был фейерверк. Начиная с самой первой картины, когда из-за ворот, которые стояли на сцене, вылетал вот такой ботинок, чуть ли не в первый ряд. Потом выскакивала служанка, аж спотыкаясь бежала. Затем выходила мадам Пернель, которую играла я. Это был очень хороший спектакль.
– То есть Гусинский мог стать хорошим режиссёром?
– Если бы он остался в профессии, выбрал другую судьбу, наверное. Он умел заразить всех своими идеями.
– Сожаление о «Блохе» оно ведь ещё и потому, что в Туле нет спектакля, который можно назвать своей легендой.
– Она и делалась как визитная карточка. Не случилось. Потом такой работой была «Земля Эльзы», но после ухода из жизни Дмитрия Алексеевича Краснова мы перестали её играть. Согласна с вами – есть какие-то авторские спектакли, которые надо сохранять как золотой фонд театра.
– Мат мату рознь. Иногда он как песня. Но для этого всё равно должна быть какая-то культура, не базарная. Он показывает уровень человека, когда эти слова не снабжаются пошлостью, мерзостью, глупостью. Есть какие-то слова, которые я сама не произнесу; ни сейчас, и никогда на сцене говорить их не буду. Я понимаю, внутренней культуры не бывает с матом. Да всякое может быть! Иногда по-другому не скажешь.