Татьяна Моисеева работает в Тульском экзотариуме почти с самого его открытия. Кому как не директору лучше других знать о наших фобиях в отношении змей, как человеку жить в гармонии с живой природой, и нужна ли современному школьнику теория Дарвина. Об этом — в материале tula.aif.ru.
О страхах и фобиях
Сергей Гусев, «АиФ в Туле»: Татьяна Сергеевна, обычно все из Тулы стремятся в столицу. А у вас получилось наоборот — вы когда-то приехали сюда из Москвы. Уже чувствуете себя совсем тулячкой?
Татьяна Моисеева: В общем да. Иногда ловлю себя на мысли, что говорю «У них там, в Москве». Помню, надо было куда-то поехать, и я спрашиваю, как добраться. Мне отвечают: это так далеко. Сколько? — говорю. Ну, минут двадцать пять — тридцать. Мне стало так смешно. Я в Москве каждый день до работы, московского зоопарка, добиралась дольше. И потом люди здесь другие. Тут приходишь в какую-то жилищную контору, с тобой хотя бы разговаривают, а там никто разговаривать не будет.
— А вообще до этого в Туле бывали?
— С экскурсией в Ясной Поляне. Сначала когда училась в девятом классе, а потом, когда после института работала классным руководителем, своих школьников тоже возила в Ясную Поляну. Но когда я сюда уже ехала жить, меня потрясли частные дома на въезде в Тулу со стороны Заречья. Сразу подумала — ничего себе город! Вот эти ощущения я помню. А ведь для меня тогда всё это не было абсолютной неожиданностью. Когда я в Москве училась в школе, у нас ребята даже в бараках жили. Но все равно это же не частные дома, многоквартирные.
— Экзотариум тогда тоже ведь был далеко не тот, что сейчас?
— Он открылся 27 сентября 1987 года, а я переехала в Тулу на новый год, в 1988-м. Помню, все стены тканью были покрыты. Очень много аквариумов. Это же было объединение аквариумистов, и все началось с выставки в доме природы в 1986 году. Вот у меня есть газетные вырезки: вчера в доме природы открылась пятая городская выставка «Аквариум — террариум». В тот момент и произошло объединение.
— После современных школьников работать со змеями было уже не страшно?
— Так я всегда это любила всё, с детства.
— У большинства людей змеи — чуть ли не главная фобия.
— Это неправда. Давайте посмотрим на ребёнка. Вот ему два-три года, он научился ходить, идёт по лугу, или в парке даже. Я это сама наблюдала: бежит, у него счастливые глаза, несёт гусеницу: «мама!» Мама прыгает на скамейку, начинает визжать: брось эту гадость. И я вижу, как на лице ребёнка борются два чувства, что это такая красота, это так интересно, а мама говорит гадость.
— Но гусеница — не змея.
— Какая разница! Когда мы начали программу «Растём в зоопарке», она тогда называлась «От года до трёх», как-то пришла бабушка с внуком. Бабушка говорит: мы бы хотели к вам ходить, но не знаем как ребёнок будет реагировать на ваших животных. Мы отвечаем: дети по разному реагируют. Кто-то сразу берёт в руки, кто-то боится. Этот малыш не капризничал, но руку убирал, змею отказывался взять. А там бабушка одна, все остальные мамы. Когда всё закончилось, слышу разговор. Бабушка говорит: «ваши дети ничего не боятся». Мамы: «Ха! Мы уже ничего не боимся». От себя добавлю — ну а почему мы должны бояться-то?
— Вот именно! Зна-ют! Фобия — это не знают, это на подсознательном уровне. Чего мы темноты боимся? Чего мы боимся кладбища? Живых надо бояться, а мертвых-то что? Что такого неизвестного в кладбище, скажите мне. Я в детстве, когда к бабушке ездила в деревню, спорила на шоколадки, что ночью пойду на кладбище. Кучу шоколадок выиграла. Мне все говорили: ну ты даешь! Это не значит, что у меня отсутствует инстинкт самосохранения. Просто я знаю, чего можно бояться и чего не надо. Я живу по принципу: можешь изменить — меняй, не можешь — забудь. Прекрасно помню, у меня бабушка, чтобы молоко не скисало, бросала туда лягушку. И это было нормально. Так жили люди. Она не боялась никаких гадюк, и я не боялась.
Посмотреть в глаза змее
— Согласитесь, среди ваших подопечных всё-таки есть, кого бояться.
— Мы как-то в Москве делали выставку в обезьяннике. Стоим, отдыхаем. А там гориллы огромные. И вот один наш сотрудник смотрит на них и говорит: «Что мы всё змеи — змеи, вот кого надо бояться». У змеи яд не такой уж сильный, страшнее аллергия от него, потому что это же белковая природа. Помню, как была в гостях у бабушки, классе в пятом или четвёртом тогда училась. У нас мальчишки играли в футбол. Мяч улетел в крапиву, и один мальчик, который стоял на воротах, за ним побежал. Его там, в этих зарослях, укусила гадюка. Пока мы бегали в сельсовет звонить, приехала скорая, причём быстро — меньше, чем через 20 минут, мальчик этот умер от аллергии, у него был анафилактический шок.
— То есть не от яда?
— Конечно, не от яда! От нашей гадюки умереть невозможно.
— Сейчас никто вам не поверит.
— Конечно, никто не поверит. Начнем с того, что у гадюки огромный ареал — вся европейская часть и немного Азии даже. И не каждый год фиксируется даже один-два смертельных случая.
— Как-то через нас в Швейцарию перевозили ядовитых змей. И вот мы тогда сделали экспресс-выставку самых ядовитых змей мира. Там была королевская кобра. Наш бухгалтер пошла смотреть на неё через стекло. А кобра так же через стекло смотрела на неё. И она говорит: даже страшно. И мне самой так же казалось — страшно. Вот ты смотришь в глаза змее, а она смотрит на тебя, и ты понимаешь, что букашка по сравнению с ней. Она какое-то потустороннее создание.
— Вот видите.
— Но ядовитая змея не может откусывать еду. Она должна проглотить её целиком. Зачем ей человек, которого нельзя проглотить. Она не будет тратить яд на это, потому что иначе останется голодной. Они все, даже наши гадюки, шипят зачем — чтобы человек ушел. Если змея не может спрятаться, то будет шипеть. Кобра раздувает капюшон и даже делает выпады, но с закрытой пастью. Именно для того, чтобы прогнать человека.
Кто в городе живёт
— У вас сейчас достаточно большая коллекция для показа. А ведь начиналось всё с рептилий.
— В основном рептилии были и рыбы. Потом рыбы начали уходить, остались по большей части змеи. Потому что рыбами занимаются те, кто может позволить себе выпить, а змеями — только непьющие. Я тогда работала в просветительском отделе и предложила поменять экспозицию, добавить животных, которые двигаются. Спорила до хрипоты. Мне наши ребята говорили: мы террариум, я отвечала: нет, мы экзотариум. Но это расширение произошло только для экспозиции. В лабораториях у нас всё по-прежнему.
— Расширение оправдало себя?
— Людям интересно, да.
— Время от времени вспыхивают дискуссии — запретить или не запрещать животных в цирке, в зоопарках. Как вы к ним относитесь?
— Как убрать из цирка животных, которые там работают, это невозможно. Им нужны люди, простор, особенно если это млекопитающие. В зоопарках они не смогут жить, они к этому не привыкли. Выпустить на природу — это тоже обречь их на смерть.
— Но неволя на животных действует?
— Конечно, действует. Однако в зоопарках они живут дольше. В природе их никто не лечит, паразитов полно. Хищники, питание нерегулярное. У стайных животных свои законы. Например, в стае у тех же лемуров есть самец альфа, который остальных самцов просто убивает. Вроде такие хорошенькие на вид, но убивают — не успеешь спасти, насмерть дерутся. Остаётся в стае только тот, кто уступает. Раньше было: человек — царь природы, и всё для него. Я так не считаю. Они раньше нас появились. Сейчас говорят, что Дарвина надо убрать из школьной программы за то, что он говорил, что человек произошёл от обезьяны. Ну это глупость, никто ни от кого не произошёл.
— Дарвин говорил, что у человека и у обезьяны общий предок.
— Конечно! Так у всех общий предок. Так и есть в природе. Люди не хотят думать, особенно теперь. Посмотришь на этих жертв ЕГЭ, а они сейчас уже в школах преподают.
— А вы как понимаете теорию Дарвина?
— Как он написал, так и понимаю. У него же есть доказательства. Это приспособляемость, в широком смысле выживание в условиях меняющейся среды. Даже когда кто-то размножается почкованием или делением, все равно что-то происходит, что-то меняется; даже у простейших. Если бы этого не происходило, то антибиотики нам бы достаточно было один раз выпить и всё, больше бактерий никаких нет. Так не бывает, поскольку бактерии размножаются раз в 20 минут. У нас в течение жизни любого организма происходят изменения.
— Мы говорим о теории Дарвина, а, с другой стороны, городскому человеку теперь даже стрекозу в живой природе не так просто увидеть.
— Вы зря. Каждый год мы делаем выставку «Кто в городе живет», фотовыставку «Дикая Тула» — это снимки, которые сделаны именно в Туле. Там кого только нет. В основном, конечно, птицы, и насекомые. Бывает и что-то другое — амфибии, например. Та же чесночница — бесхвостая амфибия, она же ночная. Да в любом пруду ужи точно есть. В городе много животных, очень много. Мы их не видим, потому что они прячутся. Но мы все живем с ними рядом.