Секретарь Тульского обкома и горкома ВКП(б), председатель городского комитета обороны Василий Жаворонков так потом описывал драматические события тех дней:
«4–5 декабря Г.К. Жуков передал 112-ю ТД и 340-ю СД в подчинение командующего 50-й армией И.В. Болдина. Эти две дивизии вместе с 510-м полком 154-й СД начали наступать от районного центра Лаптево (ныне Ясногорск) на выдвинувшуюся в район Крюкова – Руднево – Кострово, ж.д. ст. Ревякино – Тесницкие лагеря немецко-фашистскую группировку, перерезавшую линию железной и шоссейной дорог Москва – Тула. Вместе с 258-й СД (комдив М.А. Сиязов), полки которой дрались в 5–6-километровом коридоре (одни лицом на запад, а другие лицом на восток), эти части разбили немцев и очистили шоссейную и железную дороги, соединяющие Тулу с Москвой».
Командир 1-го гвардейского кавалерийского корпуса генерал Павел Белов в своих воспоминаниях напомнил о развитии наступления на своем участке фронта:
«Перелом наступил 5–6 декабря. К вечеру 6 декабря 2-я гвардейская кавалерийская дивизия и 9-я танковая бригада перерезали дорогу, ведущую из Мордвеса в Венев. Это был единственный тракт, связывавший противника с его тылом.Немцы, боясь полного окружения, только начали отходить на юг, как наши части встали у них на пути. У фашистов поднялась паника. Бросая технику, они убегали по проселкам, заметенным сугробами. Танкисты и мотопехота, проехавшие на машинах половину Европы, удирали теперь пешком».
Воспоминания тогдашнего командующего 2-й немецкой танковой армией Гейнца Гудериана в полной мере отразили состояние его войск , которые начали выдыхаться:
«5 декабря 43-й армейский корпус пытался перейти в наступление, но не смог воспользоваться первоначальным успехом 31-й пехотной дивизии, 296-я пехотная дивизия достигла р. Упа лишь после наступления темноты, будучи в чрезвычайно изнуренном состоянии. Один из ее полков я сам видел. В районе действий 29-й мотодивизии русские войска, поддержанные танками, атаковали северо-восточное Венева. Опасность, угрожавшая флангам и тылу 24-го танкового корпуса, соединения которого находились севернее Тулы и из-за 50-градусного мороза были лишены возможности передвигаться, ставила под сомненье целесообразность дальнейшего продолжения наступления. Наступление было бы возможно только в том случае, если бы 4-я армия наступала одновременно с нами и притом успешно. К сожалению, об этом не могло быть и речи. Дело обстояло как раз наоборот. Помощь 4-й армии ограничилась действиями ударной группы в составе двух рот, которые после выполнения своей задачи снова возвратились на исходные позиции. Этот эпизод не оказал никакого влияния на противника, действовавшего против 43-го армейского корпуса, 4-я армия перешла к обороне!
Перед лицом угрозы моим флангам и тылу и учитывая наступление неимоверно холодной погоды, в результате которой войска потеряли подвижность, я в ночь с 5 на 6 декабря впервые со времени начала этой войны решил прекратить это изолированное наступление и отвести далеко выдвинутые вперед части на линию: верхнее течение р. Дон, р. Шат, р. Упа, где и занять оборону. За все время войны я не принимал ни одного решения с таким трудом, как это. Такого же мнения придерживались мой начальник штаба Либенштейн и старший из командиров корпусов генерал фон Гейер, однако это мало способствовало улучшению моего настроения.
В ту же ночь я по телефону доложил о своем решении фельдмаршалу фон Боку. Его первым вопросом было: «Где, собственно, находится ваш командный пункт?» Он был уверен, что я нахожусь в Орле, далеко от района происходящих событий. Однако танковые генералы не делали таких ошибок. Я находился достаточно близко от района происходящих событий и от своих войск, чтобы иметь возможность правильно оценить обстановку и возможности моих солдат».