В минувшие выходные знаменитый тульский трек начал новый этап своей истории, приняв первые после долгого перерыва соревнования на Большой приз Тулы. Проходили они вскоре после важной в истории тульского велоспорта даты – совсем недавно исполнилось сто лет со дня рождения Михаила Николаевича Тылкина, которого называли личным историком трека. Увы, этот удивительный человек оказался незаслуженно теперь забыт.
«Самый главный гонщик ваш»
Всем, кто хоть как-то интересовался тем, что происходит на треке, Тылкин был, конечно же, знаком. Он был словно связующим звеном между славным нашим прошлым и современностью. С уверенностью рассказывал и о знаменитом гонщике Мите Соловьеве, и о современных ему Ольге Слюсаревой или Оксане Гришиной. Это был невысокого роста мужчина, который при ходьбе опирался на палочку – пришёл с войны инвалидом. Инвалидность эта была очевидной – одна нога выгнута дугой, с её стороны и приходилось прибегать в качестве опоры к помощи палки.
Впервые, по его воспоминаниям, Михаил Тылкин пришёл на трек со старшим братом ещё в 1935 году, совсем мальчиком. И тот поход оказался для него судьбоносным. Вот как он описывал его тульскому журналисту Юрию Алесенко.
«Толпа, огромная толпа народу перед входом. Брат пошёл за билетами, а я, затянутый в людской водоворот, оказался прямо у входа. Гонки уже начались. И тогда я обратился со слезой в голосе к старичку в чеховском пенсне и белой холстяной рубахе навыпуск: «Дяденька, проведите меня». И он провёл. Это был, как вскоре я узнал, Валентин Алексеевич Бердников, один из самых уважаемых болельщиков нашего трека.
Когда мне удалось, глотая пыль, пробраться между ногами на одно местечко на восточной трибуне, прямо у барьера, я оказался, представьте себе, рядом с ещё одним уважаемым болельщиком. С эдакими буденновскими усами, которыми он очень выразительно шевелил. То был Иван Иванович Стрекопытов, потомственный оружейник. С ним почтительно раскланивался во время соревнований сам Дмитрий Александрович Соловьев. Да, персонально! Едет мимо, увидит и кивнет. Представьте, какой авторитет был у Ивана Ивановича. Он и стал моим главными гидом. Столько интересного про трек рассказал. Именно к нему после соревнований подошёл Валентин Алексеевич, чтобы поздравить с эффектной победой Соловьева в спринтерской гонке. И оба они решили принять меня в свою стариковскую компанию. Что они прочли в моих глазах, на моем лице, не знаю. Но такое почётное приглашение последовало. И всё лето я провел в их компании, поскольку они посещали не только соревнования, но и тренировки».
«Большинство взрослого населения улицы трудились на патронном и оружейном заводах, – вспоминал Михаил Николаевич. – Одни работали в первую смену – с 7 утра до 3 дня, другие – во вторую, с 4 дня до 12 ночи, а третьи – в самую тяжелую ночную смену. Рабочая форма преобладала и в повседневной одежде. Словно не было возможности или времени переодеться во что-то другое. Ещё до войны расхожей была обувь на деревянной подошве, обтянутая кожзаменителем, а проще сказать – клеёнкой, отчего походила на громадные промокашки. И придумали им название весьма дерзкое – сталинские колодки, короче – сталинки. Произносили его потихоньку, а молодые-то так и вслух. Ходили в них и женщины, были и детские сталинки. Всё дёшево и ладно».
Велосипед, который тогда называли машиной, был только у старшего брата Виталия. Но когда ему понадобились деньги на учёбу, велосипед пришлось продать.
И вот, вспоминает, однажды соседская бабушка говорит: «Вот ты стал бегать на трек, а знаешь, кто недалеко от нас живет?» – «Кто?» – «Самый главный гонщик ваш. Вот кто!».
Оказалось, что на соседней улице жила семья Соловьевых. Затем выяснилось, что недалеко от них ещё и знаменитая Зоя Дьяконова, которая невероятно нравилась юному Мише. Дьяконова была очень эффектной женщиной.
Оленька – первая любовь
На фронт Михаила Тылкина не взяли – комиссия забраковала по зрению, да ещё нашли неполадки в сердце – следы перенесенной скарлатины. Зачислили в группы самозащиты. Потом, поскольку был нестроевой, определили в облвоенкомат, в спецчасть с жительством в казарме. Подшивал деловые бумаги, вечером разносил секретную почту. Рассказывал, что неловко и стыдно было ходить по городу с толстой папкой и в больших, не по ноге, заскорузлых башмаках с чёрными потрепанными обмотками. Невольно краснел, когда встречался со школьными товарищами, особенно с девушками.
Осенью зачислили в рабочую колонну и направили в Москву на авиационный завод. А там оказалось, что для нужд завода неспециалисты не нужны. Отправили на срочную медкомиссию, и всех признали годными к строевой службе.
На фронте был зачислен в ротный миномётный расчёт. В одном из боёв на Ленинградском фронте, под Старой Руссой, взрывной волной ударило в спину, сломав позвонок, который врачи называли конским хвостом. В автобиографической повести «Снежная весна» описывал: смотрел меня специалист-невропатолог, тыкал в ноги иголкой, и совсем не было больно. Сказал, что года через два-три, может быть пять, это пройдёт. Всё дело времени.
«Приход Оленьки вызывал в нас ощущение солнечного утра, радости рождения нового дня», – писал Михаил Николаевич в своей книжке.
Именно с Оленькой он и начал учиться ходить. Следила она за ним, если судить по воспоминаниям, со строгостью и нежностью мамы.
Уже в девяностые Михаил Николаевич взял на правах фронтовика билет на поезд до Владивостока – посмотреть страну. А на обратной дороге сделал остановку в Иркутске, подробности которой не рассказывал. Понятно, хотел побывать в тех местах, которые оставили в его жизни неизгладимый след, а может и найти ту самую Оленьку.
Осенью 1943 года его отправили долечиваться в Тулу, в домашних условиях. Как только смог, добрался с неизменной уже палочкой, до трека. На единственной уцелевшей скамейке сидели милые наставники.
«Как тепло они меня встретили! С каким вниманием всё расспросили! Какой прилив сил я сразу почувствовал! Не было среди них только Ивана Ивановича. Сердце у меня сжалось от недоброго предчувствия. Я спросил Валентина Алексеевича. Он снял пенсне, долго протирал его. Нет Иван Иваныча. Погиб. Миномёт новый собирал на заводе, начали пробовать – взорвался».
Не разлюбить
Михаил Тылкин поступил на исторический факультет педагогического института. Однажды на гонках увидел на несколько рядов выше себя любимого своего преподавателя – будущего доктора исторических наук, профессора Вадима Николаевича Ашуркова. Оказалось, он давний поклонник трека, влюблен в него буквально юношеской любовью.
Вот тогда-то, вспоминал Михаил Николаевич, зародилась мысль взяться как следует за историю трека, ставшего более чем достопримечательностью Тулы.И он оставил немалый след в историографии знаменитого тульского трека. Именно Тылкин добился того, чтобы трек вёл свою историю не с 1897, как было долгое время, а с 1896 года. Тем более, что и спортсмены, и судьи придерживались именно 1896 года. Также считал и известный краевед Винорий Руднев. Михаил Николаевич в архиве нашёл в фондах Тульской городской управы за 1896 год дело №17563 с прошением Тульского общества велосипедистов об отводе в пользу Общества участка земли под трек. Потом документ от 12 марта того же года, что тульская городская Дума признала возможным удовлетворить ходатайство.
«Помню до сих пор как волновался, читая сообщение в «Тульских губернских ведомостях» об открытии циклодрома. Дальше сообщалось, что был отслужен молебен, на котором присутствовал сам губернатор. Узнал имя самого первого победителя – выиграл гонку на три версты туляк Лехельт».
Почему в ходу была другая дата? Михаил Николаевич считал, на том основании, что в 1897 году были завершены работы по цементированию дорожки. Сначала-то трек бы земляной. Дескать, именно тогда довели его до ума.
Известные ныне строки в дневниках Софьи Андреевны Толстой, о том, как её знаменитый супруг сделал несколько кругов по треку, и потом весь вечер говорил только об этом, впервые также стал цитировать в своих книжках Тылкин. Понятно, что они не были тайной, просто историки спорта до них никак не добирались.
В восьмидесятые годы в Москве вышла книга Тылкина «Люди. Годы. Факты: велосипедный спорт». Многие гонщики-ветераны ссылались на неё, оформляя пенсию, ведь раньше у спортсменов не было профессионального статуса.
Помню лично, сколько сил потратил Михаил Николаевич, чтобы на стене тульского трека появилась памятная табличка о том, что здесь выступал знаменитый велогонщик Дмитрий Соловьев, и добился-таки своего.
«Уверен, многим людям, как и мне, трек вернул любовь к жизни, – рассуждал Михаил Николаевич. – Почему нас влечет к тому или иному человеку? Потому что нам хорошо с ним. Мне всегда хорошо с треком. Никогда не смогу разлюбить того, кто делал меня удивительно счастливым».
Сейчас, в год столетия, было бы правильно восстановить память не просто об историке трека, а об одном из тех людей, кто своей душевной теплотой делал его ещё более любимым, более известным. На тульском треке должна быть мемориальная табличка о человеке, который знал о его истории всё. А может даже не только табличка, но и, например, городская скульптура, специальный приз на Большом призе Тулы. Пусть эта статья станет официальным предложением об этом.